Наследство племени готов - Ольга Баскова

Крепыш достал из кармана секач.

Тамара взвизгнула и отвернулась.

— Тобой, девочка, мы займемся позже. — Низенький пощелкал секачом над ухом Виталия. — Давай, парень, вспоминай, ты же сыщик, дед наверняка проговаривался, только ты не придавал этому значение.

Виталий внутренне сжался, собираясь с мыслями. Его удивляло и беспокоило, что бригада, которую он ждал довольно давно, до сих пор не ехала. Может быть, Майстренко, отведя на допрос его так называемых сестричек, забыл про загородный дом?

— Ничего не мешает разобрать дом по бревнышку, — процедил он. — Вы не поверите, но я много думал над этим, и у меня нет никаких версий. Если бы я искал цацки, то делал бы то же самое, что и вы: прошерстил бы подвал и чердак, простукал стены. Никто не мешает вам взять топор и рубить стены в любом месте.

Бандиты переглянулись.

— Это опасно, — решил верзила. — Соседи услышат и вызовут полицию.

— А она и так здесь! — раздался бас Майстренко, и Виталий, увидев опера, готов был не расцеловать в благодарность за спасение, а убить за промедление, которое могло стоить ему жизни.

Его помощники, молодые опера, незнакомые Громову, быстро скрутили крепыша и верзилу и обули в наручники.

Майстренко, достав ножик, разрезал веревки на затекших руках бывшего коллеги, а потом освободил патлатых парней. Те пребывали в состоянии шока, словно не понимая, что вокруг происходит. Опера похлопали их по плечам:

— Ребята, все кончилось, вы свободны как ветер. Садитесь на свои байки и катите отсюда подальше.

— Ты задержался, — сказал Виталий Майстренко. — Они уже хотели резать меня на кусочки.

— Извини, — коротко ответил оперативник. — Мы попали в такую пробку, из которой так и не выбрались. Пришлось ехать окольными путями, проселочными дорогами, а это заняло время. Но самое главное — мы успели, так что не держи зла.

На негнущихся ногах Громов приподнялся и сделал несколько шагов. Его удивило, что Тамара не последовала ни за байкерами, ни за ним, а продолжала сидеть на диване, будто приклеившись к нему.

— Тамара, ты тоже свободна. — Детектив подошел к ней и взял за руку. — Поехали с нами. Если тебе не требуется медицинская помощь, я попрошу ребят, чтобы отвезли тебя домой.

— К Свете, — прошептала девушка. — Мне нужно к Свете. Я только что звонила ей. Ей сейчас тяжело, у нее умирает отец. Я должна поддержать ее.

— Как Вадим Сергеевич? — спросил Виталий у оперативника.

Тот пожал плечами:

— Извини, выяснять еще и это не было времени.

— Тамара, поехали со мной, — предложил Громов и снова потянул ее за руку. — Мы отправимся в больницу. Света наверняка там. Я ее знаю. Она будет сидеть до тех пор, пока отец не очнется.

Он вздрогнул, стараясь скрыть свое состояние, потому что в голове мелькнула мысль, что его дядя может никогда не прийти в себя. Что за лекарство ввела ему Мария?

Судя по всему, она разбирается в препаратах. И есть ли противодействие этому лекарству? А если есть, можно ли спасти Вадима Сергеевича? Все же прошло немало времени, прежде чем его увезли в больницу. Тамара медленно поднялась и, как покорная собака, поплелась за Виталием.

— Будем надеяться на лучшее, — шептал он, садясь в машину. — Господи, помоги моему дяде! За всю свою жизнь он сделал только один плохой поступок и уже с лихвой наказан за него. Господи, помоги!

— Я знаю молитвы, — тихо произнесла Тамара.

— Читай! — приказал ей Громов, и машина, взревев, сорвалась с места.

Виталий прекрасно знал характер Светы, чтобы ошибаться в своих предположениях. Его сестра, бледная, как говорится, «краше в гроб кладут», сидела возле отделения реанимации, безучастная ко всему на свете.

Увидев Виталия, она слегка повернула голову и прошептала:

— Пока без сознания. В коме. Врачи ничего не обещают.

— Они определили, какое лекарство ввела ему Агапова? — спросил Громов, похолодев. Света кивнула:

— Да, Маша показала ампулу. Но все дело в том, что она травила его с самого первого дня, как появилась в нашем доме. Такой договор был у них с Собченко. Оперативники нашли какую-то запись, где все об этом сказано: — Она положила ему на запястье свою ледяную ладошку: — Виталик, ты поезжай домой, а я останусь здесь с Тамарой. Сегодняшний день я проведу с отцом, и не смей меня отговаривать. Когда я почувствую, что валюсь с ног, ты меня сменишь, хорошо?

Брат не возражал, хотя при мысли о том, что он будет находиться далеко, а родной дядя, который столько для него сделал, умирает в холодной реанимации, сжималось сердце.

— Поезжай.

Света на секунду прижалась к его груди.

— Я верю, что папа поправится. Вот увидишь, он выкарабкается.

Ее уверенность передалась и Громову, и он, буркнув: «Звони, если что», — поплелся по пахнувшему хлоркой больничному коридору.

Хлорка будто пропитывала мозг, колола глаза, и Виталий думал, что выступившие на ресницах слезы вовсе не от проказ хлорки, а от его невеселых дум.

Нет, домой он сейчас не поедет — одному там тоскливо. Он будет не находить себе места, дожидаясь Светкиного звонка. Лучше отправиться к бывшим коллегам в отдел, расспросить, как продвигаются дела.

Теперь Громов не сомневался, что полицейские наконец-то откроют уголовное дело не только по убийству его брата Леонида, но и по убийству деда.

Спустившись со ступенек, он сел в автомобиль и направился к отделу.

Дежурный, рыжий веснушчатый капитан Петя Дурицкий, встретил его широкой улыбкой, открывавшей недостаток передних зубов, которые он собирался вставить уже несколько лет, но не мог, как сам выражался, по семейным обстоятельствам, и протянул широченную ладонь:

— Какими судьбами, Витас?

Громов почувствовал тепло на душе: половина отдела называла его псевдонимом певца.

— Петя, не могу сказать, что прекрасно, но в уголовном плане лучше, чем вчера, — усмехнулся он, хотя ему совсем не хотелось смеяться. — Ты слышал, что произошло в доме моего дяди?

— Не только дяди, но и деда, насколько я успел заметить, — отозвался капитан. — Помню, как Вадим Сергеевич просил открыть дело по поводу убийства сына, ты тоже доказывал, что брат никогда не принимал наркотики, но разве против начальства попрешь?

Виталий вздохнул:

— Знаешь, Петюнчик, я никогда в своей жизни не писал кляузных писем, — проговорил он, — считал, что это не мой метод. Но теперь, кажется, изменю своему принципу. Зря я проявил гордость и не доложил вышестоящим органам, как предлагал сделать дядя, почему меня турнули из отдела, кто и почему прошел аттестацию. Видишь ли, я уже представлял себя известным частным детективом… Но мечта так и осталась мечтой, позднее я понял, что мое место — здесь и что из-за моего ухода, молчаливого, трусливого, в городе прибавилось преступлений, которые не раскрываются.