Благовест с Амура - Станислав Федотов

Невельской сказал «большие усилия», а на самом деле усилия прилагались неимоверные. Начальник Муравьевского поста Буссе, не признававший товарищеских отношений в экспедиции, проигнорировал приказ Невельского, которым он предписывал майору, в случае зимовки «Иртыша», снабдить его экипаж продовольствием и теплой одеждой — запасов поста на это хватало — и заменить больных здоровыми, оставив первых у себя. Буссе отправил неисправный транспорт в Императорскую Гавань (для зимовки в найденном Рудановским заливе он был слишком велик), а Невельскому написал, что не смог выполнить приказ, потому что должен заботиться о гарнизоне своего поста, о его питании и здоровье. Кроме того, мол, поползли слухи, что по весне придут японские джонки с войсками, поэтому он занялся постройкой частокола и башни для защиты поста, а больные люди были бы только помехой.

Зато, когда в Императорскую Гавань зашла винтовая шхуна «Восток», ее командир, Воин Андреевич Римский-Корсаков, по-братски поделился всеми запасами с бедствующим постом. Это помогло ему продержаться какое-то время.

Узнав из отчаянного письма начальника Константиновского поста Бошняка, посланного с оказией в Петровское, что смерть нависла над без малого сотней людей, Невельской немедленно снарядил все имеющиеся силы на доставку туда продовольствия и медикаментов. Но зима поначалу была страшно морозной и бесснежной, собачьи упряжки с большим трудом преодолевали даже небольшие расстояния, горные перевалы были вообще недосягаемы. Потом упали обильные снега и завалили все тропы. И лишь после Нового года на пост пробились тунгусы на оленях; мясо этих животных спасло некоторых больных, но 19 человек отдали богу душу.

Страдания от холода в сырых, наскоро сооруженных землянках, были также ужасными. Суконные покрывала ночью примерзали к стене, а к утру замороженное дыхание десятка людей повисало с потолка длинными сосульками-сталактитами. И так изо дня в день всю долгую зиму.

Геннадий Иванович не стал утомлять начальство этими подробностями. Впрочем, о лишениях экспедиции в прошлые зимы он писал генералу неоднократно, так что тот легко может представить, каково им было на этот раз. А наказать Буссе — не столько за пренебрежение к приказу начальника, сколько за преступное равнодушие к судьбе десятков людей, оставленных им без самого необходимого, — он решил по-столичному: не представлять майора ни к очередному чину, ни к ордену. Для честолюбия самонадеянного бывшего лейб-гвардейца, посчитал он, это будет хлестким ударом, хотя вряд ли уже изменит его высокомерие.

Не знал Геннадий Иванович, что влиятельные покровители Буссе в Петербурге подсуетились, и Николай Васильевич получил чин подполковника, что через два года он уже примерит эполеты полковника, а в тридцать лет станет генерал-майором и первым военным губернатором новой, Амурской, области. И орденов на этом поприще получит немало. Вот только проживет на этом свете всего тридцать восемь лет: уж не те ли 19 невинных душ призовут его на Суд Божий?

Не знал Невельской пока что и того, что вице-адмирал Путятин, опасаясь появления у берегов Сахалина кораблей противника, предложит новоиспеченному подполковнику снять Муравьевский пост, чем тот с радостью и воспользуется. Команда и имущество поста будут погружены на транспорт «Двина» и отправятся в Императорскую Гавань.

— Я об одном сожалею, ваше превосходительство, — сказал Невельской, заканчивая доклад, — что военные обстоятельства задерживают наши дальнейшие исследования побережья к югу от Императорской Гавани. По сведениям, полученным от местных жителей, там есть несколько превосходных бухт, от которых рукой подать до Уссури. Когда мы их займем, весь край между Амуром, Уссури и морем будет под нашим контролем и станет действительно неотъемлемой частью России. Уссури предназначено стать естественной границей между нами и Китаем, поэтому на ней немедленно надо ставить несколько военных постов.

— Поставим, все поставим, дорогой Геннадий Иванович, — благодушно сказал Муравьев.

— А в заключение позвольте поздравить всех с историческим моментом: первый сплав достиг Мариинского поста. Экспедиция ваша успешно завершена! Ура! — воскликнул Невельской и вытянулся, отдавая честь.

— Ура! — подхватил Казакевич, и штаб дружно поддержал «адмирала» сплава.

— Все войска и припасы, ваше превосходительство, назначенные в Камчатку, можно быстро переправить в Де-Кастри, где уже стоят наготове суда, — добавил Геннадий Иванович.

— Отлично! — воодушевился Муравьев. Раскомандировка, господа, такова: подпоручик фон Глен и прапорщик Баранов с командою отправляются в Ситху, капитан второго ранга Арбузов с командою и военным снаряжением — в Петропавловск, капитан Кузьменко, с ним шестьдесят солдат, орудия и сотня казаков с есаулом Имбергом остаются в Мариинском посту. Вопросы есть? — Муравьев оглядел присутствующих и закончил: — Вопросов нет. Сегодня вечером — торжественный ужин в честь нашей первой победы, Я тоже поздравляю всех и смею уверить, что все заслужившие получат награды нашего государя. И первым, я думаю, будет подполковник Корсаков, который завтра же отправится в Петербург с донесением.

Снова грянуло «ура». Офицеры обнимали и поздравляли друг друга. Генерал поцеловал каждого.

Невельского он поцеловал последним и, приобняв за плечи, вывел его на палубу «Аргуни», остановился у поручней, глубоко вдохнул чистый воздух, напоенный запахами свежей воды и молодой зелени. Как хорошо!

— Должен вам сказать, дорогой мой Геннадий Иванович, после устья Хунгари мы плыли как бы по русской реке. До Уссури, если нам встречались прибрежные деревни, они были пусты. Жителей то ли угоняли в глубь страны, то ли они сами бежали от страха — в любом случае без воздействия власти не обошлось. А ниже Хунгари к нам выходили любопытные гольды, приносили изобильно рыбу, иногда выставляли проводников. Как-то явился маньчжурский купец со своими приказчиками, упал на колени и просил прощения за то, что торгует без разрешения русских, и молил выдать ему такое разрешение. Лучшего доказательства влияния вашей экспедиции на этот край, на коренных его жителей и даже на маньчжуров, причем за столь короткое время, и придумать невозможно.

— Надеюсь, теперь никто не скажет, что я преувеличивал в своих донесениях, когда писал, что Нижнеамурский край по праву должен принадлежать России, — с еле заметным сарказмом заметил Невельской.

— Уверен, что никто, — серьезно сказал генерал-губернатор. — Я в своем рапорте государю об успешном завершении нашего плавания особо отмечу отвагу и решительность начальника Амурской экспедиции и ее сотрудников в освоении края.

— Благодарю вас, но прошу ваше превосходительство отметить и необходимость нашего продвижения на юг, вплоть до Кореи. Как мне успел рассказать капитан-лейтенант Константин Николаевич Посьет, Путятин, идя из Японии сюда, успел открыть рядом с Кореей две превосходные, наверняка незамерзающие гавани[63], которые надо как можно скорее занимать нашими постами…

— Ну вот, опять вы за свое, Геннадий Иванович, — тоскливо сказал Муравьев.