Всадник на чужой земле - Марик Лернер

Нас было почти равное количество, но мы начали первыми и избавились сразу от четверых. А трое из вроде бы врагов (Ретч и его «жильцы») на нашей стороне. Изначально полной уверенности не имелось, но я не просто так рискнул. Письмо могло быть подставой. Не первый раз такие штуки выкидывают, клевеща на союзников сильно доверчивым воинам. Потом расхлебывать приходится потоки невинной крови — и вражда на вечные времена между кланами. Требовались четкие доказательства не только для меня, но и свидетели для посторонних. Мне не вожжа под хвост попала, что одного из друзей-союзников внезапно убил. Причина имелась, и очень веская.

Подобрал ткань с письмом — почти не запачкалась, на удивление, и прополоскал оружие в фонтане, окрасив его прозрачные воды в красный цвет. С каждым разом все легче. Никаких особых чувств или колебаний. Ничем людей не жальче того же турпалиса. Разве только двуногие подлее и опаснее.

Подошел тяжело дышащий Ретч, неся за волосы голову меченосца.

— Он поверил сразу? — спросил я.

Господин Чейяр оказался здесь отнюдь не случайно. После посещения Ирмы и допроса гонца я побеседовал с ним с глазу на глаз. А на следующий день он при куче народа попросил за услуги пару деревенек и был грубо послан. Ни один человек чести не позволит с собой так обращаться. Потому никто не удивился, когда он забрал своих людей и перебрался под крыло Шенапти. Союзы в Ойкумене долго не держатся, и фронты меняются постоянно. Это вечная беда здешних и накрепко засела в психологии. Наверное, поэтому никто не способен получить решающий перевес и создать централизованное государство. Стоит кому-то приподняться заметно — и моментально против него создастся блок противников.

— Причин сомневаться не имелось, — скалясь ответил Ретч, — однако держал постоянно рядом, не выпуская из поля зрения. Очень правильно, что вы запретили любую переписку или посылку известий. Вы умный человек, господин Гунар.

Он никогда не называл меня согласно рангу. И это имело под собой ясный фундамент. Размер владений и количество войск под моим командованием соответствовали силе знаменосца. Исходя из числа подчиненных всадников, властителя можно приравнять к командиру полка, знаменосца — батальона, меченосца — к ротному, а всадника максимум ко взводному, и то здесь чаще легкая конница. Естественно, были и пешие подразделения, причем в разы превышающие число кавалеристов, но ударная сила именно за человеком на коне.

Соотношение их заработка на службе, при присутствии в армии сверх обязательных шестидесяти дней, — 7: 4: 2: 1, а учитывая разные полномочия и ответственность, жалованье можно считать справедливым. Воины служили своему господину, сражались в поле, выказывали верность и преданность, а господин, в свою очередь, оберегал их, защищал статус и помогал карьере. На практике это означало не только выплату определенных сумм — «прожиточного минимума», но также финансирование содержания, амуниции, оружия и коней. Иметь собственное войско — тяжкое финансовое бремя. И я пока справлялся. За чужой счет, что не менее ценно лично для моего сюзерена. Каждые сто домов были обязаны содержать одного бойца в течение года. В бедных районах — от двухсот домов, или прислать одного человека в мое распоряжение. В отличие от налога, он оставался на длительный срок.

— Ты получишь прежде принадлежащие ему земли на моих, — сделал я ударение, — территориях.

То есть захваченное прежде и переданное Шенапти за союз. Причем без четверти денежного сбора в городе и пошлин, как прежде было. Но для него и это немалый приз. Из ничего не имеющего он определенно повышает статус и в перспективе стабильный материальный доход. Своя земля — предел мечтаний любого мужчины из воинов, если он не старший. А мне такая щедрость ничего не стоит. Я уже однажды отдал и сейчас повторяю прежний фокус, щедро раздавая чужое добро. А ведь его еще и удержать требуется. В отличие от недавно сказанного, уверенности в возможности дать отпор новым врагам не существует. Но, по крайней мере, одну из угроз снял.

Неподалеку взревел рог, предупреждая. На удивление своевременно к поместью прибыли три сотни моего Табора с конными Ирмы. Нам ведь еще уйти живыми требуется. В дверь влетел с открытым ртом слуга, обнаружил трупы и метнулся назад с воплем. До порога не долетел: Ястреб сноровисто проткнул его уже извлеченным из покойника дротиком. Большой мастер на эти штуки. Я невольно поморщился. Это уже было лишнее, но ругать не стану. Не по злобе учинил. Слишком ранняя тревога может выйти боком. Правда, теперь уже без разницы.

Один из наших погиб. Двое ранены, но ничего фатального. Уцелевшие смыкаются вокруг меня — и плотной группой двигаемся наружу. На первом же повороте встретили два десятка вооруженных воинов. Второй в ливрее — видимо, успел удрать или слишком долго возились. Я поднял руку, призывая всех к вниманию.

— Господин Шенапти, — произнес для их сведения, а Ретч продемонстрировал голову, — нарушил закон гостеприимства, заманив нас сюда для ареста и сдачи нашему врагу властителю Кджелду. Доказательства имеются. Он наказан за это. Боги на моей стороне. Они предательства не прощают, как всем вам известно.

Очень странное мышление в Ойкумене. Не сиди во мне менталитет прежнего Гунара, или как там это правильно называется, не мог бы с такой убежденностью в собственной правоте говорить. Закон гостеприимства свят, и предателей ждут на том свете вечные пытки. Бросить товарища или нарушить слово — последнее дело. Случается, тела таких не хоронят, а бросают на съедение животным. Врагов положено хоронить с почестями, особенно известных, а их — нет. При этом нарушить союз кланов из-за сущего пустяка, отравить неудобного, подослать убийцу или напасть внезапно на доверившегося — к отвратительным деяниям не относятся.

Понять это невозможно. Только вырастая в системе, оказываешься в курсе, где грань. А она бывает тонкой и скользкой. Я победил — значит, был прав. Боги рассудили, и их постановление не подлежит апелляции, поскольку подавать жалобу некому. Дети Шенапти могут пойти в земной суд, но это потеря лица, поскольку разбор будет публичным, а у меня реально свидетели и письмо. Конечно, в их владения лучше не заезжать, но судя по прежним разговорам, сын к отцу особой любовью не пылал. Если забреду в его земли, не сможет не реагировать, но собирать войско для мщения не станет. У него и без того куча проблем, вроде удержания прежних территорий без ушедших с отцом наиболее боеспособных отрядов.

— Вы можете умереть в заранее проигранном бою… — К вечеру их непременно вырежут подошедшие, чего не могут не понимать. — …свободно уйти или принести присягу мне. Мне нужны хорошие воины.

Пауза была достаточно длинной. Потом один из стоящих напротив демонстративно вложил саблю в ножны. Я его имени не помнил, но приходилось видеть — один из старших офицеров Шенапти. По шеренге прошел шепоток, и напряжение слегка спало. Позы всех стали более свободны.

— Мы уходим с оружием и личным имуществом, — сказал он с нажимом.

То есть не просто отпущенные победителями, а с почетом и награбленным добром.

— Не трогая никого до самой границы, — уточнил я. — Это моя земля, и не стоит нарушать мир.