Мачеха - Мария Халфина

Учился Сережа неровно. В начальных классах он мог служить натурой для плаката «Пионер — всем детям пример». А в шестом классе вдруг задурил и настолько, что на педсовете дважды ставился вопрос о его пребывании в школе. Седьмой он все же закончил с хорошими оценками и с пятеркой по поведению, а в восьмом опять вышел из колеи.

А для Лидии Павловны целью и смыслом жизни было «создать для Сережи условия», «вывести в люди», «дать ему высшее образование».

Жилось трудновато, но все же жили они не хуже людей. Теперь Лидия Павловна уже не ходила по домам «помогать по хозяйству». Кормила машинка. Заказов было в избытке. За ценой она не гналась, а качество давала отличное. Как бы поздно, засидевшись над уроками, ни ложился Сергей спать, из кухни доносился неутомимый стрекот «Ундервуда». Матери всегда нужно было закончить «очень срочную работу».

Сережа никогда ничего не просил, но мать не могла видеть его голодных, упрямо-печальных глаз, когда он чего-нибудь очень хотел. И всегда в нужный момент у него появлялось все необходимое, о чем он мечтал, что видел он у других мальчиков, тех, у которых были отцы.

Студентом третьего курса Сергей женился. Неразумный шаг, но что поделаешь? Первое, настоящее чувство. Сережа никогда в этих вопросах не проявлял легкомыслия.

Втайне Лидия Павловна давно мечтала о том дне, когда Сережа «встанет на ноги» и приведет в дом молодую. Она даже имя для будущей милой невестки подобрала. Оленька или Наташа… а еще лучше Любушка… Любаша — скромная, застенчивая, ясноглазая. Войдет и будет называть мамой.

На деле все получилось несколько по-иному. В комнату уверенно и без тени смущения вошла тоненькая интеллигентная дурнушка с очень красивыми неласковыми глазами.

И имя у нее было какое-то холодноватое, не очень милое — Лариса.

Со свекровью она держалась в меру приветливо и называла ее по имени и отчеству.

Лидия Павловна ничем не проявила своего разочарования. Невестка была трудолюбива, чистоплотна, экономна — качества в молодой женщине ценнейшие, а главное — она любила Сережу.

Что еще нужно матери? Вот только, обращаясь к Ларисе на «ты», Лидия Павловна на первых порах ощущала какую-то неловкость.

Но потом ничего, привыкла. Молодые поселились в маминой спальне, а мама перебралась в проходную столовую.

Поднималась она в шесть часов утра. Нужно было успеть прибрать в доме, приготовить для ребят горячий завтрак и обед. Самой ей дома обедать не приходилось. Комбинат, где она продолжала работать, находился в Новом городе. Трамвая в их сторону еще не проложили, а пользоваться автобусом она считала для себя недопустимым расточительством.

Ровно в восемь она будила молодых и легкой трусцой бежала на службу.

А вечером, прибежав домой, спешила переделать всю «черную» домашнюю работу: вытопить печь, постирать, вымыть пол.

К приходу молодых в маленьких теплых комнатка; царила свежая, всегда словно предпраздничная чистота на кухонной плите, источая аппетитные запахи, ждал горячий ужин. За ужином Сергей рассказывал, как прошел день. И хотя для матери в его рассказе уже не все было понятным, она могла слушать его без конца. Что-нибудь, тоже очень интересное, добавляла немногословная Лариса, потом и Лидия Павловна рассказывала с своих служебных делах.

У нее на работе почему-то всегда случалось много забавного, а посмеяться Ермаковы любили. Даже несмеяна Лариса нет-нет да и зазвенит своим негромким мелодично-хрустальным смехом.

Этот час драгоценного отдыха за семейным столом был наградой за длинный, утомительный день. После ужина молодые садились за книги, а Лидия Павловна помыв посуду и поплотнее прикрыв дверь, чтобы не мешать детям заниматься, примащивалась за кухонным столом со своим дряхлым «Ундервудом».

Лишняя копейка теперь стала еще нужнее.

Питание ребятам требовалось хорошее: ведь они так много работали, а у Ларочки то туфлишки прохудились, то платьишко ей к празднику нужно сшить.

У молодых на долгие годы вперед все было строго спланировано: когда они окончат институт и на какой завод добьются назначения; к какому сроку Сергей на этом заводе сможет создать свою экспериментальную лабораторию; когда произведут они на свет первого сына.

И вот в этом-то, последнем пункте плана они просчитались. Запроектированный сын решил появиться на свет значительно раньше намеченного срока. Были упреки и ссоры, были неумелые попытки избавиться от беды, но истекли все сроки, и пришлось готовиться к встрече незваного гостя. На супружеском совете молодые решили: выход один — маме придется оставить работу.

У Лидии Павловны оборвалось сердце, когда ее познакомили с этим решением.

— Вы с ума сошли, ребята?! — Она растерянно переводила взгляд с невестки на сына. — Как же мы будем жить? И потом… мне же пенсию могут дать…

Молодые невесело молчали.

— Да и совсем не обязательно бросать работу… — ободренная их молчанием, заспешила мать. — Вы не бойтесь, я управлюсь. Он вам не будет мешать, я сама буду его в ясли носить…

У Ларисы округлились глаза.

— В ясли? — спросила она негромко. — Я надеюсь… вы пошутили, Лидия Павловна…

Голос ее звучал спокойно и, как всегда, неумолимо вежливо, но и Сергей и мать знали, что таится за этим внешним спокойствием.

Лидия Павловна уронила руки на колени, и тут же этими маленькими, изуродованными непосильной работой руками завладел сын. Нежно перебирая и поглаживая мамины пальцы, Сергей заворковал милым своим молодым покоряющим баском:

— Все от тебя теперь, мамуленька, зависит. Только от тебя. Не бросать же Ларке институт. А ясли, конечно, отпадают, она права. Малышу нужен полноценный уход. Перебьемся два-три года, окончим институт, и все образуется. А пенсия… ты не обижайся, но ведь это же гроши. Нам твоя помощь нужна сейчас… Ты должна нас выручить…

Должна… Ну конечно, должна… Кто же еще, как не она, может им помочь?

Вместо ожидаемого сына родилась Люсенька. Еще одна заноза в сердце. Родилась Люсенька в срок, но чахленькая, словно недоносок.

Просто удивительно было, что такое хиленькое, такое крохотное существо могло так оглушительно вопить, требуя от окружающих полного и беспрекословного подчинения.

Лидия Павловна считала, что, когда пупочек зарос, можно время от времени давать ребенку, прокричаться, но Лариса с первых же дней установила непреложный закон: ни при каких обстоятельствах Люсе нельзя давать плакать. Ее нельзя сравнивать с другими, здоровыми детьми. Ребенок слабенький, хрупкий, требующий особого, индивидуального подхода.

Наступила новая, нелегкая полоса жизни. Молока у Ларисы не было. Люсеньку Лидия Павловна выкармливала искусственно. Нужно было успеть управиться со всеми домашними делами, сбегать в консультацию с бутылочками за молочными смесями — готовить их дома Лариса не разрешала — и все это между делом, потому что основным занятием было умиротворять Люсеньку, не давать ей кричать. И самое главное — нужно было на две студенческие стипендии ухитриться сводить концы с концами.