Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

лесорубов и возчиков.

Его всегда привлекало приволье многолюдного общества, когда можно показать свое умение выпить и, выпив больше других, играть на гармони лучше трезвых гармонистов. В конце концов он был совсем неплохим парнем, хотя и не умел заглядывать вперед дальше, чем за послезавтра.

Лейно решил поехать со всем обозом добровольно, взяв немного скарба с собой, тем более что ехать-то все равно пришлось бы, если не со своим барахлом, то с казенным грузом, а на оплату он не очень рассчитывал. Тем, что увязалась за ним в это путешествие жена, он был немного недоволен, но ничего не поделаешь, эти женщины не любят, чтобы им отказывали. Когда Эльвира узнала о том, что с обозом отправляется еще ее сестра с мужем, она очень обрадовалась и, растормошив поцелуями девочек, принялась их кутать.

Им предстояла трудная дорога.

— Куда мы едем, мама? — спросила Эльвиру Хелли. — Куда мы едем так поздно, ночью? Наверно, уже девять часов?

Это было самое позднее время, какое могла себе представить Хелли.

— Позже, доченька, сейчас уже больше трех. Мы едем в другую страну, в Советскую Карелию.

— А что, мама, разве опять по течению приплыл к нам веник? — обрадованно спросила Хелли.

Эльвира, не расслышав, о чем спрашивает дочка, чтобы избавиться от дальнейших расспросов, отвечала утвердительно, тем более что Олави уже торопил ее.

— Надо выезжать со двора, — говорил Олави, — чтобы попасть в середину обоза. Скорее, Эльвира!

Отец вывел свои нагруженные сани полчаса назад.

Эльвира выбежала во двор. Ворота на улицу уже были распахнуты.

Эльвира сняла кошелку с овсом с морды лошади, как в детстве, поцеловала в мохнатые замшевые губы и повела к выходу под уздцы.

Олави на руках вынес закутанную Нанни, она сладко спала. Хелли сама взгромоздилась на сани и тоже скоро заснула.

Уже проходил по совсем еще темной улице бесконечный обоз.

Батальон пошел дорогой на восток.

Она была плохо наезжена. Лошадям предстоял утомительный путь. Последняя деревня Суоми находилась от границы приблизительно в сорока километрах, и на столько же, если не больше, от границы отстояло первое селение Советской Карелии.

Обоз, казалось, шел нескончаемым потоком, и Олави с трудом ввел в него свои сани.

Так Эльвира со своими малыми дочерьми вошла в батальон, и так второй раз для нее началась новая жизнь.

Сани отца двигались позади метрах в семидесяти, но Эльвира об этом узнала только тогда, когда совсем стало светло.

— Товарищ, товарищ! — толкнул в караулке спящего Легионера в бок проснувшийся партизан. — Товарищ, наши уходят!

Легионер сразу вскочил на ноги и посмотрел на часы.

— Что такое? — заволновался он. — Смена была?

— Была, — лениво отвечал партизан, — не хотели будить тебя, сами разошлись по постам. Скоро и их совсем снимать надо будет. Наши уходят.

— Сменил кто-нибудь пост № 13? — спросил тогда Легионер.

— Да не знаю, ребята действовали по расписанию. Кому куда было на стенке написано, тот туда и шел.

В ведомости постов против цифры 13 стояло: Сара, Вайсонен.

— Значит, Инари до сих пор стоит. Пять часов стоит на таком холодине! — И пот прошиб Легионера.

Он вскочил и, не умывшись, побежал к посту № 13.

Навстречу ему шел бесконечный обоз.

Возчики громко разговаривали, пахло острым конским потом, соломой и снегом.

Легионер выбрался из этого потока и свернул на большую дорогу влево.

Он прошел околицу и побежал на лыжах к леску.

— Стой! — остановил его Инари, неожиданно выйдя из-за сугроба, наметенного около телеграфного столба.

— Я пришел сам сменить тебя, Инари, — сказал Легионер. — Других нет. Извини меня, я проспал.

— Сколько времени я стоял?

— Пять часов. Сейчас батальон выходит из села. Первая рота и обозы уже прошли.

— Отлично, — ответил Инари, — стой здесь. Через час приходи в казарму, в канцелярию, не дожидаясь смены.

И, кивнув Легионеру, Инари пошел в деревню. Он не чувствовал пальцев на своих ногах, он совершенно продрог. Хотелось спать, и нужно было в ходьбе разогреться.

Времени для отдыха не оставалось.

Он увидел спины уходящей третьей роты и пошел снимать в последний раз посты в Куолаярви.

Начался обход часовых. Проходило время их смены, и некоторые, наблюдая уход обозов и рот, начинали волноваться. Но Инари и на этот раз пришел вовремя.

Уже светало, когда он привел снятых с постов партизан в казарму, в караулку.

Он сказал партизану, дежурившему в комнате пленных:

— Выйди из комнаты, сторожи снаружи в коридорчике, ходи взад и вперед и все время постукивай прикладом по полу…

— А для чего это нужно? — изумился тот.

— Делай, потом увидишь.

Инари снял кеньги и попросил свежего снега. Принесенным снегом он стал оттирать себе ноги. Пальцы мучительно болели.

Каллио внимательно глядел на Инари.

Воздух был сизый от табачного дыма; разложенные на столах и подоконниках для просушки портянки и мокрые шерстяные чулки издавали едкий запах. У Инари закружилась голова, завертелись в глазах синие, зеленые и красные круги и пошла кровь носом.

— Дайте снега, снега! — закричал Каллио и сам метнулся во двор. Он быстро собрал полные пригоршни снега и бегом вернулся в канцелярию.

— Ничего, ребята, — смущаясь, поблагодарил его Инари, — ничего, ребята, уже прошло. Позови мне парнишку Сипиляйнена, Анти, в третьем доме отсюда по левой стороне живет.

Анти Сипиляйнен вечером разругался со своим отцом; ему на той неделе стукнуло пятнадцать лет, он считал себя совсем взрослым мужчиной и, увидев пришедший вчера в село батальон восставших лесорубов, решил примкнуть к партизанам и попросил у Инари оружие.

Инари, вспомнив свое бесприютное детство, патриотические песенки в вагонах и на рабочих гулянках, ласково похлопал мальца по плечу и сказал ему, что оружия в батальоне не хватает для взрослых бойцов и что если он, Анти, понадобится для дела восстания, то Инари не забудет его. Пусть только Анти укажет свой адрес. И Анти Сипиляйнен с радостью показал на избушку своего отца.

Вечером, когда стало известно, что лесорубы покидают Куолаярви, Анти заявил отцу, что уходит вместе с партизанами. Отец запретил, и они разругались так, как не ругались никогда в жизни.

Ночью, когда сын крепко спал, забыв обо всех своих обидах, отец выкрал у него кеньги и спрятал их в потаенное, одному ему известное место.

Когда Каллио утром постучался в дверь, Анти еще спал, а отец его чинил порванную рыболовную сеть.

На стук отец не тронулся с места и продолжал чинить невод.

Но от стука проснулся Анти. Он вскочил. Не найдя подле себя кеньг, сразу сообразил, чьи это проделки, и разразился руганью.

Между тем Каллио продолжал дубасить в дверь