Последний романтик - Джанет Чапмен

Три часа утра. Еще час до рассвета.

Она взглянула на дом, который снимал Кинан Оукс. Напряжение в ее душе явно усилилось, поскольку их разделяло всего несколько сот ярдов. Черт возьми, но она скучала по запаху и по вкусу его тела! Скучала по его взгляду, заставлявшему сердце бешено колотиться в груди, по его прикосновениям, неизменно вызывавшим во всем ее теле сладкую дрожь.

Она была почти такой же глупой, как Джоан, которую он бросил.

Почти, но не совсем. Слава Богу, она вовремя взялась за ум. По крайней мере она надеялась, что вовремя.

Рейчел крепче прижала к себе коробку и двинулась сквозь ночь к дому Ки с решимостью человека, собравшегося устроить ядерный взрыв.

Это не был ядерный взрыв — скорее сильный удар в грудь, от которого его сердце пустилось вскачь в тот момент, когда, открыв дверь на кухню, он обнаружил на своем крыльце Микки и коробку.

Микки зевнул и потянулся.

Ки стоял и смотрел на коробку. В чем все-таки заключалась игра Рейчел?

Он не сомневался, что коробка от нее: его имя было нацарапано на ней крупными черными буквами с аккуратностью архитектора. Он бросил взгляд на дорогу за домом, едва видимую в раннем утреннем свете, а потом опять перевел его на коробку.

У него возникло искушение поддать ее ногой и отбросить подальше.

Что она хотела всем этим сказать? Почему не доставила коробку лично? Ки наклонился и поднял ее, немного удивившись, что она такая легкая. Он отнес ее в кухню и поставил на стол.

В кухне появился Дункан.

— Что это? — спросил он, зевая, и подошел к Ки.

— Это от Рейчел, — буркнул Ки, не отрывая глаз от сюрприза.

— Ты не очень-то торопишься открыть ее, — тихо заметил Дункан, хохотнув. — Ты выглядишь так, словно боишься, что она взорвется у тебя в руках.

Ки посмотрел на Дункана:

— Такая возможность приходила мне в голову.

Дункан снова усмехнулся, подошел к кухонному прилавку и достал из ящика нож.

— В таком случае я сам ее открою, — сказал он, подходя к столу и снимая полоски скотча, которым коробка была обмотана.

Ки отстранил его, выбросил лежавшую сверху упаковочную бумагу и нетерпеливо заглянул внутрь.

Дункан затаил дыхание и присвистнул.

Слегка дрожащей рукой Ки достал со дна какой-то предмет, завернутый в мягкую бумагу.

— Чаша Добродетели, — прошептал Дункан. — Она все время была у нее.

Ки поставил на стол чашку, покрытую тусклой чернью, достал из нее сложенный листок бумаги и прочел записку:

«Я подумала, что это может помочь решить твою маленькую финансовую проблему, так что тебе не придется продавать „Шесть и одна“. Но ты, возможно, изменишь ее название на „Шесть и две“».

Ки бросился к дому Рейчел и, перепрыгивая через две ступеньки, влетел на крыльцо и без стука ворвался в дом, выкрикивая ее имя.

Он нашел хозяйку сидящей на крыльце с поджатыми под себя ногами и посасывающей из стакана апельсиновый сок.

Ки остановился в дверях и скрестил руки на груди, главным образом для того, чтобы скрыть дрожь.

Рейчел сделала еще один глоток сока.

— Tы беременна, — прошептал он, гордясь тем, что его голос не задрожал.

Она пожала плечами.

— Я обещала сообщить тебе, — произнесла она со сводящим с ума спокойствием, ставя стакан на крыльцо и поднимаясь. — Это не просто предположение: я сдала тест на беременность.

Ки полностью утратил дар речи.

У Рейчел же, по-видимому, такой проблемы не было.

— Но боюсь, что этот ребенок будет стоить тебе дороже, чем Микаэла, — заявила она, тоже скрестив руки под грудью.

Он все еще не мог говорить, наверное, потому, что его сердце стояло комком в горле. Но сумел поднять одну бровь. Рейчел снова пожала плечами.

— Но не в смысле денег, — уточнила она, по привычке вздернув подбородок. — Я не ношу драгоценностей, так что простое обручальное кольцо не обойдется тебе чересчур дорого. — Она сделала шаг к нему. — И хотя этот дом проектировался для семьи, я буду счастлива жить на шхуне.

Сердце Ки стало потихоньку успокаиваться.

— Твоим главным вкладом должна стать страсть, — продолжала она, подходя к нему еще на шаг. — И это может стоить тебе больше, чем ты захочешь заплатить. — Она снова шагнула к нему. — В этом я не пойду на компромисс, Ки. Я забуду свою гордость, извинюсь за то, что была дурой, верну тебе без вопросов свое доверие и попрошу прощения. Но не откажусь от страсти.

Теперь она приблизилась к нему вплотную.

— Ты сможешь дать ее мне? — прошептала она. — Сможешь ли любить меня?

Ки наконец обрел голос.

— Полагаю, что да, — тихо ответил он. Осторожно и нежно он притянул Рейчел к себе, положив ее голову себе на грудь, поближе к своему сильно бьющемуся сердцу. — Если ты позволишь мне забыть мою собственную гордость, извиниться за то, что я был таким идиотом, примешь мое безоговорочное доверие и разрешишь попросить у тебя прощения, я обещаю тебе страсть на всю жизнь.

Она обняла Ки за талию и глубоко вздохнула, прижимаясь к нему всем телом. Ки потянул Рейчел за косу и, запрокинув ей голову, заглянул в ее прекрасные зеленовато-карие глаза, горящие обещанием любви.

— Я люблю тебя, — шепнули ее губы.

— И я люблю тебя, — ответил он едва слышно. Ее лицо внезапно вспыхнуло.

— Обещай помнить о своих словах, когда я покажу тебе сокровищницу краденых предметов искусства.

— Всех? — спросил он.

— Всех до единого, насколько я могу судить, — продолжала она, пытаясь высвободиться. — Она находится в потайной комнате, которую мой отец построил над буфетной.

Ки не выпускал Рейчел из объятий. Он поднял ее на руки и вместо того, чтобы броситься в буфетную, взлетел по лестнице в ее спальню.

— Ты покажешь ее мне потом, — произнес он хриплым от страсти голосом.

Вбежав в спальню, он опустил Рейчел на узкую кровать и быстро накрыл ее тело своим.

— Не каждый год полубог получает брачное предложение от богини.

Он почувствовал, как сильно забилось ее сердце.

— Богиня? — прошептала она, обвивая его за шею.

Ки поцеловал ее в нос и кивнул:

— Страстная богиня. И для меня нет ничего дороже, Рейчел, чем знать, что ты носишь моего ребенка.

Он припал к ее губам долгим страстным поцелуем, словно спеша доказать, как она ему дорога.

И он решил, что подождет, прежде чем сказать ей, что у нее осталась только одна неделя до того, как он увезет ее на шхуне «Шесть и одна», нет — на «Семь и две» — и сам сделает ей предложение.