1917: Государь революции - Владимир Марков-Бабкин

Второе. Как я уже писал тебе, ситуация в России и в русской армии сейчас крайне неустойчива и любой кризис может дать толчок революции и выходу Российской империи из войны. В такой ситуации требования об участии русских войск в наступлении в сроки, не позднее 15 апреля, я не могу воспринимать иначе, как сознательное провоцирование Великобританией и Францией катастрофы на Восточном фронте и в моей империи в целом, что не может с моей стороны остаться без внимания.

Третье. Форсирование конфликтной ситуации вокруг Русского экспедиционного корпуса во Франции я не могу не считать частью усилий по провоцированию в России общественного возмущения, беспорядков и революции, поскольку сообщения об этом безусловно вызовут в моей империи крайне острую и негативную реакцию, последствия которой для союзнических отношений трудно переоценить.

Четвертое. Для урегулирования возникшего положения необходимо срочно собрать трехстороннюю полномочную комиссию в Париже, после чего уточнить взаимные обязательства в рамках решений, принятых на Петроградской конференции союзников.

Пятое. Выполняя свои союзнические обязательства, в случае если тем или иным способом война не будет прекращена в течение периода, заявленного в инициативе «Сто дней для мира», а союзнические отношения между нашими странами будут в полной мере восстановлены и урегулированы, Российская империя берет на себя обязательство принять участие в летней кампании, начав боевые действия на своих участках фронта не позднее 9 июля 1917 года.

Мы подошли к крайней черте. Необходимо до конца сегодняшнего дня остановить развитие конфликта между нашими странами, угрожающее самому участию России в войне в сложившемся формате. Я вновь протягиваю руку дружбы и союза, ответ теперь за Лондоном и Парижем.

Надеюсь на твое неизменно доброе отношение и участие в этом деле.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл,

Москва, Кремль, 7 апреля 1917 года».

Москва. Дом империи.

25 марта (7 апреля) 1917 года

Пять листов бумаги лежали передо мной на столе. Точнее сказать – четыре послания на мое Высочайшее имя от разных отправителей и одно, только что написанное мной письмо для Джорджи. Написанное, но не отправленное, поскольку характер входящей корреспонденции заставил меня пока придержать отправку.

Первым шло личное письмо моего царственного собрата короля Георга V, в котором в высоком аристократическом стиле мне предлагалось очистить помещение.

Вторым был доклад генерала Ерандакова, в котором, в частности, говорилось следующее:

«Петроградским отделом Контрразведывательного отделения Главного управления Генерального Штаба установлено, что на территории крепости-порта Кронштадт отмечается высокая активность моряков Британской флотилии подводных лодок. Указанные лица вступают в многочисленные контакты с офицерами и нижними чинами Балтийского флота. Основная тема разговоров – германские шпионы в окружении Вашего Императорского Величества подталкивают Ваше Величество к выходу России из Антанты и вступлении в войну на стороне центральных держав, с передачей русских боевых кораблей Флоту открытого моря Германской империи. Отмечены факты брожения среди личного состава Балтийского флота».

Третья бумага была менее скромной и была телеграммой лично от генерала Гурко.

«Сообщаю Вашему Императорскому Величеству о прибытии в Ставку главы французской военной миссии в России генерала Лаваля и об имевшей место встрече между мной и Лавалем. Мне был передан текст французского заявления, которое было представлено Вашему Императорскому Величеству послом Палеологом. Генерал Лаваль выразил сожаление относительно сложившейся ситуации и заверил во всяческой поддержке со стороны Антанты любых действий Русской Императорской армии, верной своему союзническому долгу. Мне, как Верховному Главнокомандующему Действующей армии, было предложено назначить своего представителя в совместную франко-русско-британскую комиссию по урегулированию инцидента и дать приказ генералам Лохвицкому и Марушевскому воздержаться от любых действий без согласования со мной. Жду повелений».

И совсем уж изюминкой была коротенькая записка:

«Государь! Только что у меня был с визитом британский посол Бьюкенен. Приехал с формальными поздравлениями относительно моего титула наследника престола. В ответ на мое откровенное заявление о нетерпимости для меня самой такой мысли выразил сожаление сим фактом и уверенность, что Дмитрий, безусловно, станет лучшим императором, поскольку сам посол может в этом вопросе опираться на личные впечатления и на впечатления британских офицеров, имевших с ним встречи в Персии. Павел».

Вот так вот. Взялись за меня всерьез, и Игра пошла по-крупному. Явно следует ждать захода с козырей. Впрочем, даже эти четыре бумаги в полной мере демонстрировали отчаянное положение, в котором я оказался. Письмо Георга прямо указывало на желательность моего отречения, а действия, причем действия совместные и скоординированные, Британии и Франции явно направлены на организацию переворота и фактического отрешения меня от власти.

Прямые контакты через мою голову с руководством Ставки и наследником, британские моряки в Кронштадте – все это лишь верхушка айсберга, я был в этом уверен. Наверняка это лишь фрагмент мозаики, достаточно вспомнить те же самые триста отделений Военно-промышленного комитета, а во главе многих из них стоят масоны. А еще есть обиженные и напуганные промышленники и прочие финансовые тузы, есть немало (очень немало!) любителей французской булки и британской жизни, есть до одури верные «союзническому долгу» офицеры и генералы, типа того же Деникина, да и мой военный министр отказывается публично отречься от масонства.

Власть утекает, словно вода сквозь пальцы. Если я не переломлю ситуацию прямо сейчас, то к завтрашнему утру я вполне могу бодро писать бумагу о своем отречении. Хорошо еще если портьерой не придушат свои же. Уже сейчас чувствуется, что многие считают меня, как говорят янки, «хромой уткой», с которой можно и не считаться, или как минимум готовить себе запасные аэродромы. Вот тот же наследничек – великий князь Павел Александрович, с одной стороны, вроде как и проявил верноподданнические чувства, немедля доложив о визите Бьюкенена, но с другой – сам не поехал ко мне, а лишь тайно отправил записку, явно не желая лишний раз светиться, ибо мало ли как все повернется!

Что ж, милый Джорджи, видит Бог, я пытался найти выход, который устроил бы всех.

– Илларион! Срочно найдите мне Суворина!

Пламя со спички перетекло на смятый лист бумаги. Я смотрел на то, как потемнели и превратились в золу строки, написанные моей рукой:

«Мы подошли к крайней черте. Необходимо до конца сегодняшнего дня…»

Да-с, как говорят отдельные мои подданные, именно до конца сегодняшнего дня…

Москва. Министерство вооружений и военных нужд.

25 марта (7 апреля) 1917 года

Непривычным еще жестом Маршин козырнул дежурному офицеру. Что ж, вероятно, придется привыкать, ведь теперь он не гражданский инженер автозавода, а целое «ваше благородие господин зауряд-капитан».