Эхо теней и другие мистические истории - Герр Фарамант

И ему помогал младший лейтенант, потому что именно они и нашли, забрали младшую дочь с собой? А тот стрёмный мужик в бинтах? Сосед, что ли? Ну, да. Пожар ведь был сильный. Сгорело много тогда. Он сам-то считай сидел на том, что от детской кроватки осталось. Наверное, так. Возможно — так. Одна из версий реальностей — ну, быть может, чуть-чуть искажённая.

А София? Та милая женщина из кафе. Михаил не мог вспомнить никого, кто был бы похож на неё?

Ната прыснула — и он даже не удивился, что та поймала его ход мысли.

— Даже сейчас ты надеешься найти утешение, вот и всё тут, — ещё глоток, отставила пустой бокал. — Готов? — протянула к нему ладонь. Её запястье блестело, чувствовался едкий и резкий запах — и у кисти, по тыльной стороне руки, пальцам тянулись влажные линии, медленно отделялись бесцветные тяжёлые капли.

— Время казни? — он принял рукопожатие.

— Хоть в этом ты мне уступил. Но… — она не отвела взгляд, замялась только. — Можно вопрос?

— Давай, — не отнимая руки. Конечно. Откровения перед прощанием. Это — это святое.

— Твоя тайна тебе дороже, чем я? Не лукавь, — спокойно, с улыбкой.

— А что бы ты сделала, расскажи тебе всё, как есть?

— Посадила бы, — усмехнулась. — Наверное, на очень долго. Что-то не так? Ты ведь не за семью боялся. Семья у тебя закончилась.

Тот поджал губы.

— Да.

Ната наклонилась к нему. Свободной рукой похлопала по щеке.

— Хороший. Всё-таки всё ещё нравишься. И ещё. Тебя не смутило, что, как Роза ушла — мы совсем о ней с тех пор ничего не слышали?

Мужчина хмыкнул. Чуть крепче стиснул ладонь… Да, сейчас — единственной и лучшей подруги.

— Она выбрала свою жизнь. Не хотела тревожить нас.

Ната отрицательно головой мотнула.

— Нет, Михаил Викторович, вы меня опять не так поняли. Я от неё с тех пор ничего не слышала.

Опять вздох, просто повёл плечами.

— А как я это мог знать?

Ната прыснула.

— По-твоему, я бы молчала? Она от тебя сбежала. А мне ведь очень что-то сказать хотела. Я не права? Хотя… — задумалась, отмахнулась. — Можешь не отвечать. Так и быть, пусть твоя тайна уйдёт с тобой.

Уже не только держались за руки. Встали и обнялись. Крепко-крепко прижались друг к другу — и было тепло.

И спокойно.

И хорошо.

***

В какой момент Михаил осознал ирреальность творившегося?

Ему было сложно сейчас понять. Как-то — всё в комплексе. Начиная с уверенности, что они едут в город, где он отдыхал раньше, хотя точно знал: никогда не бывал, даже не слышал ничего про Околицу. А та фотография — там подпись была: «Курортное». Дальше — череда событий, которые уверенно создавали картину жизни, но имитировали её нелепо и неудачно. Та странная официантка, которая слишком-механически отвечала. Автобус, который доставляет очень по-своему. Юрий… Да. Его появление там, в школе — именно это помогло Михаилу. Всё, что случалось раньше — можно, можно ещё хоть как-то, хоть сколь-нибудь объяснить. Но он убил младшего лейтенанта собственными руками. Он знал, что парень мёртв. И всё же, тот явился к нему с отрядом оперативников. Да и всё, что случилось потом.

И Роза.

Ната верно заметила: происходящее — отнюдь не кошмар, а приглашение. Приглашение ему на казнь.

Время очищения. Время покоя. Время долгожданного забытья.

… Вот только вопреки ожиданиям, рука женщины не вспыхнула, а лоб Михаила прошибло испариной. Пальцы слиплись, губы не разомкнуть.

Он стоял на рыхлой земле, ноги как будто вросли в почву, медленно втягивались в вязкую топь.

Пронзительный вой сирены оглушал, разрывал сознание. Мысли терялись, воздух перед глазами потянулся туманной дымкой.

Едкий, противный запах. От ворота пиджака, от лица собственного, от рук. Шея влажная, но не от пота. Он будто весь взмок изнутри.

— Знаешь, в чём прелесть кошмара, папа?

Роза легко соскочила с порога, приближалась к ошеломлённому.

В одной ночнушке, склонила голову — она топнула босой ногой, и от её стопы осыпались стебли травы, а почва вздохнула облаком густых и тяжёлых паров.

Разъедающий жар нарастал от лодыжек. Между пальцев ног Михаила словно ползали черви. И под рубашкой, под пиджаком — колющее такое чувство. Как будто кожа растягивалась.

— Кошмарный сон, — с улыбкой, тряхнув головой, продолжала дочь, — он оттого и кошмар, что тебе всегда будет жутко. Что ты будешь бояться и мучиться. И отчаянно молить, искать пробуждения.

Щёки жгло. Чувствовались нарывы. Губы распухли, от дыма слезились глаза. Но даже так, он ясно видел и ухмыляющуюся Розу, и Нату, стоявшую чуть поодаль. И Машу, его Медвежонка — она перед старшей стояла. И та обнимала её за плечи.

Он…

Из горла исторгся истошный крик: так рвались, разъедались, тянулись огнями связки. Сердце надрывно ныло, опеченное стянувшим орган медленным пламенем.

Дикая боль — так лопнул какой-то сосуд. Так внутри всё будто бы тлело.

— Гори, — с презрением, самодовольно изрекла Роза. — Гори изнутри. Ты жизнь мне и Нате разрушил. Ты Машей воспользовался.

Женщины, девочка — их образы затягивало чернотой. Той чернотой, которая алыми языками тянулась по его щекам, колола, ласкала широко распахнутые глаза.

— Кстати, — щелчок пальцев, — Я Тина. Твоя Роза захлебнулась в болоте.

***

Тина улыбалась и с упоением наблюдала за тем, как огонь изнутри пожирал ненавистного ей мужчину. Как языки пламени вырывались из пор на коже, жрали одежду, поглощали его, обгладывали.

Да, ей уже нужно спешить. Да, ей не стоит медлить, она уже и так провозилась здесь слишком много — но, чёрт.

Нет.

Она просто не могла отказать себе в удовольствии лицезреть, как эта сволочь подыхала и мучилась вот здесь, перед ней, у неё на глазах.

За Машу она спокойна: девочка — она… Она выживет. Она будет в порядке. У неё ещё всё впереди.

Что до самой девушки — её отец обратился в дрожащий, извивающийся, воющий огарок, где рёв рвущихся голосовых связок, треск лопающихся тканей и углящейся кожи сплетался с пением обуявших его огней — и как же ей было прекрасно!

Это отнюдь не конец её собственного пути, просто — да нет, даже и не подарок судьбы. Судьба-то как раз сыграла с ней злейшую шутку. Там, на болотах, загнанная дикими псами, она проклинала всё. Проклинала cвою поспешность. Неосторожность. Выла,