Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Продолжая начатое его предшественниками дело собирания русских земель в один государственный организм, Иван Васильевич III за время своего великого княжения присоединил к своей державе Тверское княжество, Ярославль и Ростов Великий. По этому поводу другой замечательный русский историк Н.И. Костомаров отметил: «Эпоха великого князя Ивана Васильевича составляет перелом в русской истории. Эта эпоха завершает собою все, что выработали условия предшествовавших столетий, и открывает путь тому, что должно было выработаться в последующие столетия. С этой эпохи начинается бытие самостоятельного монархического русского государства».

И, конечно, одним из главных успехов его объединительной политики стало присоединение к своей державе Новгородской республики, по размерам и природным богатствам не уступающей самому Московскому государству, каким оно было до присоединения Новгородских областей. И как сказал по этому поводу историк Д.И. Иловайский, «относительно собирания Руси самым важным деянием Ивана Васильевича было присоединение Великого Новгорода со всеми его обширными владениями».

Нет, мы не отвлеклись от основной линии нашего сюжета, как это поначалу может показаться. Все, о чем мы пытаемся рассказать, предопределило расклад последующих событий, приведших, в конце концов, к Ливонской войне, обозначило расстановку сил в ходе ее самой, а отсюда и имело итогом известные результаты, а потому оно с самого начала оказалось туго завязанным в один узел. И нас в этом завязывающемся чуть ли не за столетие до Ливонской войны клубке взаимных отношений больше всего интересует положение Новгорода, доживавшего тогда последние годы своей независимости. Суверенный вольный город стал тогда краеугольным камнем, на котором сталкивались интересы всех соседей Ливонии и через который поднимающаяся Московская держава вынуждена была проводить свою внешнюю политику. Вспомним, что долгое время любые контакты Руси с западными соседями, будь то с Орденом, Швецией, да и во многом с Литвой, определялись контактами с последними именно Новгородской или Новгородско-Псковской Руси. В особенности это относится к отношениям с Ливонией и Швецией. С Литвой у Москвы в последнее столетие наметился собственный контакт, минуя Новгород, но это случилось в основном благодаря наступательной политике литовских князей, в результате чего их владения достигли западной границы московского княжества. Тогда особую тревогу московских правителей вызывали опасения потерять Новгород, ибо ситуация складывалась так, что отжившая свой век вечевая республика с ее кажущейся архаической вольностью могла быть легко, подобно иным западным русским княжествам, захвачена Литвой.

К тому времени новгородское народоправление переживало глубокий кризис, и процесс этот стал необратимым. Мы знаем, что на протяжении долгого времени, уходящего еще в добатыеву эпоху, отношения Новгорода с великими владимирскими, а позже с московскими князьями складывались более чем непросто. Как знаем и то, что это не было соперничеством за великое княжение, и Новгород никогда не претендовал на власть над другими территориями. Поползновения вольного города были всегда иными: он стремился к полной самостоятельности и независимости от владимирских и московских князей. Торговый город и весь обширный, принадлежащий ему богатый край уже давно поддерживал у себя систему вечевого правления, но раздираемая внутренними противоречиями новгородская самобытность клонилась к упадку. Постоянная вражда внутриновгородских партий не способствовала укреплению политической стабильности в крае. А слабость выборных правительственных лиц, как правило, не отличающихся гражданскими или воинскими доблестями, имела следствием то, что при колоссальных богатствах, накопленных в крае, в новгородском обществе явно ощущалось как отсутствие высокого гражданского и национального самосознания, так и недостаток военных сил. И как выразился по этому поводу тот же Иловайский, «ничто так не свидетельствует о внутреннем упадке Великого Новгорода, как полный недостаток мужей, которые бы выдвинулись в эту эпоху своими талантами и гражданскими доблестями».

Последнее обстоятельство, в особенности в связи с обострением внешнеполитической обстановки, грозило утратой единства Руси. Во все предшествующие времена новгородское порубежье неоднократно становилось ареной ожесточенной борьбы со вспышками европейской агрессии, справляться с которой удавалось лишь при помощи объединенных сил многих русских княжеств. Мы знаем, как новгородцы зачастую и самостоятельно решали проблемы пресечения иноземных посягательств на свою землю, но то все были мелкие по масштабам поползновения соседних государств, при этом страдавших своими внутренними болезнями, а потому не представлявших серьезной угрозы. К тому же господствовавшая на новгородской земле вечевая республиканская форма правления до поры до времени оставалась неизжитой, вполне соответствовавшей решению текущих задач внутренней и внешней политики и способной гарантировать устойчивость государственного организма. В первую очередь это объясняется тем, что тогда все соседи и потенциальные противники Новгорода переживали свои внутренние смуты, раздоры и неурядицы и с трудом преодолевали все последствия торжества феодальных порядков. Ко второй половине XV столетия картина стала понемногу меняться.

Как и для Руси, так и для ее соседей наступала эпоха торжества объединения и становления централизованных государств, для которых разгул феодальной анархии уходил в прошлое. В такой обстановке республиканская форма правления со свойственными тому времени примитивными приемами выборности власти и со средневековым сознанием общества становилась неприемлемой. Она грозила Новгородской республике потерей национального суверенитета. Больше чем от других такая угроза исходила от великого княжества Литовского, вдруг неожиданно выросшего в огромное государство за счет постоянного наращивания своей территории. Присоединяя к себе земли западных русских княжеств, Литва ко второй половине XV века распространила свои владения чуть ли не до западных окраин Москвы и до южных окраин Новгорода. К этому же времени отношения Москвы с Новгородом и Литвой оказались заплетенными в сложный дипломатический узел. Политика всегда имевшей в Новгороде особый вес антимосковской партии препятствовала набиравшему силу процессу консолидации русских земель, объединению их вокруг Москвы и образованию единого русского государства.

Древний вольный город очутился меж двух огней, его самобытности приходил конец, на повестку дня ставился вопрос, кому из двух активных собирателей Руси достанутся обширные новгородские владения. Или свою успешную поступь в деле собирания русских земель продолжит Москва, или Новгород ожидает участь Смоленска. Это сто лет спустя, во время знаменитого опричного похода Ивана IV на бывший вольный город, такой вопрос отдавал неприкрытой архаичностью, а сам поход стал эталоном несуразности. Но во времена правления на Москве деда Грозного попадание Новгорода под власть чужой державы было делом вполне вероятным. Судя по сохранившимся документам, настроение в Новгороде насчет того, в какую сторону податься, делилось примерно поровну.

Сложившаяся вокруг новгородской проблемы ситуация требовала скорейшего разрешения, потому как промедление одной из сторон могло иметь непоправимые последствия, ибо отобрать назад всегда труднее, чем сразу не упустить. Противники московской ориентации не могли не понимать всей опасности своего положения, как не могли они не понимать того, что сохранить вольность не удастся. Оставалось примкнуть к противной Москве стороне. Нельзя сказать, что сторонники отдачи Новгорода под власть Литвы так сильно тяготели к последней. Скорее, это были сторонники вольности, пытавшиеся сохранить веками сложившийся статус своей земли. Но, понимая, что это невозможно, они, то ли по наивности, то ли еще почему, были убеждены, что Литва меньше покусится на их свободу, нежели Москва. Надо сказать, что основания для таких умозаключений были. Повидавшие разные страны новгородцы не могли не видеть, что наглотавшаяся азиатчины и много унаследовавшая от ордынских начал Москва признает для всех без исключения своих подданных только одну форму существования — абсолютное рабство. В то время как в затронутой европейской цивилизацией Литве ее подданные пользуются определенной свободой.