Второе пророчество - Татьяна Устименко

Все способное разбиться — оказалось разбито. Ожидающие правки бумаги ровным слоем неожиданно выпавших осадков устилали пол, припорошили столы и даже свисали с люстры. Наш обычно невозмутимый сетевой администратор Гелий соляным столбом застыл в центре своего кабинета, уподобившись безнадежно зависшему системному блоку. По его лицу блуждала идиотская ухмылка.

— Это невозможно, — нудно скрипел он, словно допотопный патефон, зациклившийся на одной и той же песне. — Но я же видел не монтаж, а — подлинник! А это — невозможно…

«Видимо, наш Гелик опух-таки от безделья и сошел с ума! — печально подумала я. — Нет, подобная творческая работа до добра не доводит». Хотя откровенно говоря, он и раньше был странным, как и положено всем программистам. Всегда ставил рядом с собой два стакана: один с водой, на случай, если ему захочется пить, и второй пустой — если не захочется… Недаром в его понимании все в нашем мире можно подвести под двоичную систему исчисления: описав с помощью нулей и единиц…

В уголке приемной взахлеб рыдала секретарша Леночка, размазывая по пухлым щечкам обильные слезы вперемешку со шведской косметикой.

— Ева? — Она удивленно распахнула глаза, взирая на меня с откровенной завистью и неподдельным недоумением. — Ты ли это?

— Нет, это Шемаханская царица во плоти! — Я сохраняла абсолютно невозмутимый вид, прекрасно понимая, какое травмирующее впечатление произвожу сегодня на нашу заносчивую секретаршу. Благодаря своей близости к шефу Леночка считала себя исключительным по значимости созданием, а мой новый облик и мои эксклюзивные наряды, приобретенные по совету отлично разбирающейся в моде Галки, дали ей по темечку сильнее, чем криминальный клевок Золотого Петушка.

— Ой! — экзальтированно всплеснула руками Леночка, — Как ты изменилась, прямо и не узнать. Настоящая принцесса… Слушай, Ева, у нас к тебе такое щекотливое дело…

— Никаких дел! — решительно потребовала я, жестоко обрывая ее умильные излияния. — Вернее, мне уже искренне наплевать на все редакционные дела! Я сюда в последний раз пришла. Сейчас уволюсь — и «ауф-видерзейн», что переводится с немецкого как «покедова», только вы меня и видели. Я надеюсь, мне, как мелкой сошке, не требуется подписывать заявление на уход по собственному желанию у самого?.. — Я церемонно указала на дубовую дверь, ведущую в кабинет босса, намекая: кабинет начальника всегда похож на туалет, ибо и туда и туда заходят только по крайней нужде. — Полагаю, достаточно подписи зама по кадрам?

— Ой! — еще эмоциональнее замахала ладошками Леночка, — Ева, не торопись! Я ведь тебя уже битый час ищу. Позвонила тебе домой, а там какой-то мужчина с приятным голосом ответил: «Она ушла на работу!» Названиваю тебе на сотовый, ноты не отвечаешь… — В жалобном писке секретарши прорезались слезы. — А он тебя требует! Чуть меня не убил…

— Кто требует? — ничего не поняла я, вынимая из сумки свой мобильник. — Э-э-э, м-да, похоже, моя старушка «Нокия» окончательно сдохла. Лена, прекрати реветь и говори конкретно — что тут у вас происходит?

— Не знаю! — взахлеб провыла Леночка. — Он бушует, орет, ногами топает, тебя требует…

— Он — это кто? — еще сильнее запуталась я. Судя по состоянию офиса, меня искал прошедшийся в его стенах ураган.

— Сам! — раболепно округляя глаза, уточнила дисциплинированная Елена, пугливо тыча пальцем в сторону кабинета нашего босса. — Шеф!

— Зимин? — не поверила я. — Зачем?

Но тут дверь кабинета шумно распахнулась, едва не слетев с петель. На пороге обители главного редакционного божества я увидела высокую фигуру начальника, точь-в-точь повторяющую весь масштаб прошедшейся по офису стихии: налитые кровью глаза горят бешеным огнем, галстук криво сбит набок, пиджак расстегнут, волосы взъерошены.

— Вы ее нашли? — разъяренно рявкнул он и сразу же поперхнулся произнесенной фразой, заметив меня. — Здравствуйте, дорогая Евангелина Львовна!

Я недоуменно хмыкнула: «И с каких это пор я стала дорогой? А из: «Хм, девочка, как там тебя?» — Евангелиной Львовной?»

— А мы вас искали, — между тем продолжал медоточиво журчать господин Зимин, одновременно с этим суетливо поправляя галстук и приглаживая шевелюру, — ну прямо с ног сбились!

— Заметно! — многозначительно улыбнулась я, намекая на разгромленное помещение редакции. Из реплик шефа следовало, что пресловутым стихийным бедствием, угробившим офис редакции, являлась я. Хм, видать, недаром всем ураганам дают исключительно женские имена! — Если хотите меня уволить, то не напрягайтесь — я сейчас сама заявление напишу, по собственному желанию.

— Уволить? — Глаза Николая Владимировича полезли на лоб. — Да что вы такое говорите, бриллиантовая наша! Совсем наоборот…

— Чего? — Я всерьез задумалась: а не пора ли вызвать бригаду «Скорой психологической помощи» и изолировать от общества нашего распрекрасного, но явно спятившего шефа?

— Позвольте мне все вам объяснить! — Главный редактор галантно поклонился, придерживая передо мной дверь своего кабинета, к коему меня раньше и на пушечный выстрел не подпускали, и гостеприимным жестом приглашая зайти. — Прошу вас, почтите меня беседой. Посидим, коньячку-с выпьем?.. — Глаза Зимина смотрели на редкость жалобно, словно у бродячей собаки, усиленно вымаливающей кусок хлеба.

Мне стало как-то неловко и вместе с тем — ужасно стыдно.

«Что же это на свете-то делается?» — успела мысленно посетовать я и вошла в кабинет шефа…

Быть мужчиной — почти нереально трудно! Особенно настоящим мужчиной, ни от кого не зависящим и все умеющим. Ну это значит буквально — тем самым пресловутым героем, который и коня до заикания напугать сумеет, и избу запросто подожжет, добыв огонь с помощью пары сухих деревяшек. А чего вы еще хотите от истинного царя природы, охотника на мамонтов? Вот только с тех стародавних пор то ли мамонты крупнее стали, то ли мужчины — измельчали. Жизнь взрослого мужчины полна непредсказуемых опасностей и злокозненных ловушек, главная из коих называется «женщиной». Именно лукавая женщина, науськанная змием-искусителем, коварно обольстила первого созданного Богом мужчину и лишила его не только нравственной (то бишь половой) невинности, но и сладостных райских кущ со всякими там дикорастущими папайями и фейхоа. Изуверский поступок, не правда ли? И страшно подумать, но вот этого-то исконного врага всего мужского рода и требуется с тех ветхозаветных времен ублажать каждый день: обязательно дарить цветы и подарки, осыпать комплиментами и лобызать ручку. А иначе все — хана, бойкот и отлучение от секса на всю оставшуюся жизнь. А к сему садистскому кошмару навечно соблазненные мужчины категорически не готовы! Даже в обратный обмен на фейхоевое варенье.

Нет, цветуечки разные — это, конечно, не принципиально, хотя, если разобраться, очень обидно и символично. Когда мужчины появляются на свет, то их матери получают цветы и подарки. Когда мужчины женятся, то их невесты получают цветы и подарки. И наконец, когда мужчины умирают, то их вдовы получают страховку и отдых на Гавайях. И лишь однажды в жизни мужчины тоже получают цветы — на свою могилу. Да и то не все! Ну разве это справедливо?