Выбор за тобой - Якуб Шамалек

Нейт положил ногу на ногу. – “Полицейские целый год помогали вести форум педофилов”, “Перед вами полицейский, который выкладывал в Сеть педофильское порно” и так далее. Деятельность группы приостановили. Мы ждем заключения комиссии… Точнее, не все ждут… – Полицейский скривил рот в притворной улыбке. – Моя жена, например, ждать не стала.

С океана подул ветер, зашелестели растущие вдоль променада пальмы.

– А теперь скажи… – Нейт повернулся к Бобжицкому, взглянул ему прямо в глаза. – Почему тебя это интересует?

– Кажется, у нас похожее дело.

– Кажется?

– Скажем так, расследование было преждевременно приостановлено… А я собираю материал, чтобы его возобновить.

– Хм, понимаю. У тебя в помощниках есть кто-то, кто разбирается в компьютерах?

– О да, – кивнул Бобжицкий. – Тут я как раз спокоен.

#!/bin/sh

# update ioc

/fs/mmc0/cmds/iocupdate – с 4 – p /fs/mmc0/cmd/cmcioc.bin

# restart in app mode

lua/fs/mmc0/cmd/reset_appmode.lua

# sleep and wait for reset

/bin/sleep 42

Янек откинулся на стуле и потер виски. У него раскалывалась голова, каждое движение, каждое моргание отзывалось острой болью в передней части черепа. Организм давал знать, что с него хватит, что Янеку пора наконец оторваться от экрана и лечь спать. Янек попытался заглушить эти знаки двумя таблетками парацетамола, запил их выдохшейся колой, но не помогло – мало того, что боль не прошла, так еще и стало тошнить.

“Сосредоточься, – думал Янек, – откуда это дежавю, почему этот фрагмент кода кажется знакомым?” Может, дело в названии директории – cmds? Нет, это ничего ему не говорило, ничего не напоминало. Может, тогда в комментариях? Тоже нет. Они были написаны сухим языком, без излишеств, без какого-либо характерного элемента, за который можно уцепиться. Тогда, может, “сорок два” в команде sleep? Сорок две секунды, ни больше, ни меньше. Почему именно столько? Почему не пятнадцать или тридцать? Почему хакер подумал именно об этой, а не другой цифре? Может, потому что в кодировке ASCII 42 – это звездочка, символ подстановки? Или потому, что 42 есть в идентификаторе файлов в формате. TIFF? “Нет, нет, не то, – нервничал Янек, хрустя суставами вспотевших пальцев, – все не то”. Он вбил “42” в поиск в Википедии. “Атомный номер молибдена, песня группы Coldplay из альбома Viva la Vida, счастливая цифра в японской культуре… а еще ответ, данный компьютером Думателем на «главный вопрос Жизни, Вселенной и всего остального» в книге Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике»”.

И тут его осенило. Давным-давно он знал одного кодера, который фанател от Адамса и вставлял число 42 везде, где только мог. В интернете, понятное дело. Это было больше десяти лет назад, на давно почившем форуме для подающих надежды хакеров. Они выкладывали написанные ими самими программы и скриншоты экрана, свидетельствующие об очередном триумфе (к примеру, превращение подписи “Миколай Рей[62]” в “Миколай Бей” под портретом патрона элитарного варшавского лицея или появление гитлеровских усиков на фотографии известного правого политика на его персональном сайте), обзывали друг друга нубами и ламерами. Янек даже не помнил ник того кодера, но был уверен, что сможет его найти.

Ведь в интернете ничто не исчезает бесследно.

12

“Не везет так не везет”, – подумала Юлита. В тот день, когда она наконец должна была выписаться из больницы, Сашка в школе ударилась головой об подоконник. Ничего серьезного, просто три шва, но Магде пришлось поехать с дочкой в травмпункт, и забрать сестру она не смогла. Юлита обзвонила друзей, но никто не вызвался помочь, даже Пётрек и Янек. Прости, дорогая, важная встреча с клиентом, не могу сегодня отлучиться с работы; ой, а я только уехала в отпуск, представляешь, попались дешевые билеты в Порто, прости, пожалуйста; глупо вышло, вчера по дороге с дачи я разбила машину, никак не получится.

Юлита сидела в инвалидном кресле, медленно листала список контактов и наконец дошла до имен, рядом с которыми вместо фамилий стояли слова, подсказывающие, кто это вообще такие: “Войтек Фотограф”, “Сара Йога”, “Игорь Вечеринка”. При мысли о том, что ей придется звонить кому-то из этого второго эшелона знакомых, людям, с которыми она изредка обменивалась лайками на “Фейсбуке”, ей стало смешно. Она представила себе их разговор: “Привет, это Юлита… – Кто? – Ну, помнишь, мы когда-то встречались у Марцина. – Ага, а у какого? – Кажется, Ковальчика, он новоселье устраивал, и мы еще болтали на кухне о дурацких рекламах, а потом обменялись телефонами, типа прикольно будет встретиться, ну я и подумала, что, хоть мы и не виделись больше года, но может, ты смог бы забрать меня из больницы, потому что я вся поломанная и еле хожу?”

Юлита вдруг остро заскучала по дому, по бабушке, которая сварила бы ей целительный бульон на куриных сердечках и ножках, по своей комнате в родном доме, застывшей во времени, с плакатами с забытыми поп-звездами на стенах и кучей пыльных плюшевых игрушек на подоконнике. Заскучала по Жуково, где никогда ничего не происходит, где все всех знают – и где никто не пытается переехать тебя на черном BMW.

Список подошел к концу. На букву “Ъ” были записаны телефоны источников – людей, которым она звонила по работе, – чтобы не путать их с остальными контактами. Ее взгляд упал на одно имя: “Ъ. Леон”, Леон Новинский. Она вспомнила их свидание-не-свидание, то, как он пялился на нее влюбленными глазами, как покраснел, когда признался, что видел ее фотографии. Тогда она на него разозлилась. А теперь, после всего этого вранья, обманов и прочего пробитого дна, его ненужная искренность показалась ей трогательной. Юлита была уверена, хотя до конца не понимала почему, что, если она ему позвонит, Леон бросит все и приедет. Приятная мысль. Первая за долгое время.

Она нажала на зеленую трубку.

Бип-бип, бип-бип, бип-бип.

Янек нащупал будильник, выключил его, не открывая глаз. Час дня, пора вставать. Он сполз с дивана, ополоснул лицо холодной водой и побрел в кухню. Съел остатки курицы из картонной коробки, которую заказал вчера в три часа ночи; холодная курица была еще отвратительнее, чем горячая.

Он вытер жирные пальцы бумажным полотенцем, заварил зеленый чай. Янек не любил его вкус, но обожал аромат: гибискус, жасмин, лемонграсс. Этот запах напоминал о Вьетнаме, но не о том настоящем, куда он вернулся лишь в двадцатилетнем возрасте, оглушившем его шумом, вечным движением и прущей отовсюду потной толпой, а его собственном Вьетнаме, сотканном из искаженных и окрашенных ностальгией воспоминаний, Вьетнаме, которого никогда не было, но по которому он всегда будет скучать. Янек отнес дымящуюся чашку к компьютеру. Голубой свет помогал забыть о несущественном, позволял сосредоточиться. “Сегодня у меня получится, – думал Янек,