Мэтт Грэнвилл, Везучий Неудачник - Лилия Ильюшина

Но ковер наконец-то перестал дергаться и просто тихонько покачивался, от чего по речке красиво бежали волны и раскачивались кувшинки. Сквозь туман я видел, как из других Ворот к Вокзальным бегут незнакомые маги, как устало хромает Сотпакан, которую поддерживает под руку похожий на скелет Натакар. Как Аманда с Торстеном пытаются оттащить Феррариуса в сторону, и он падает, как подкошенный. Я почувствовал, что меня самого как на волнах уносит куда-то вдаль, и прошептал:

– Открывайте эти Ворота, моль их побери. Открывайте. Мы все сделали.

Мы стояли всей семьей на платформе и дожидались поезда. Я незаметно, чтобы мама не увидела, прислонился к указателю. Правая нога все еще плохо слушалась. На нас косились, и это меня раздражало. Хорошо, что Джеймс снова зашипел, что я потерял чертеж «Вихря», и ему нужно начинать все заново. Пока ругались, я отвлекся. Мама недовольно скосилась на нас, но тут как раз подошел поезд. Толпы взволнованных людей выскакивали из него и бросались на шею встречавшим. Но никто не спешил расходиться: все ждали важных гостей.

Из спецвагона вышла маленькая девочка, перемазанная шоколадом. За руку ее держал высокий красивый мужчина, а на плече у нее сидела толстая наглая белка.

«Добро пожаловать, Дженни Грэнвилл и мэр Столицы!» – немедленно вспыхнули в воздухе светобуквы. Сурикаты тут же грянули веселый марш, и Бусинку с мэром осыпали конфетти, сердечками и цветами. По лицу мэра было видно, что другого приема он и не ожидал. Если абсолютная уверенность в себе существует на свете, то он был ее воплощением. Сестра завертела головой, выискивая нас, и ее торжественно подвели к взволнованным родителям.

Нас со всех сторон обступили люди и иносущности, все пытались сунуть Бусинке еще конфет, игрушки или просто поцеловать. Запасливая белка вытащила мешочек и принялась собирать туда подношения.

– Поздравляю, миссис Грэнвилл! Вы должны гордиться такими детьми! – улыбаясь во всю челюсть, говорил мэр нашей заплаканной от счастья маме. – Благодарю, мистер Грэнвилл! – тряс он моей безжизненной правой рукой. – Вы помогли спасти мою дочь! Я этого никогда не забуду!

– Всегда рад! А то, знаете, с этими поездами такая беда – никогда не знаешь, остановятся они или проедут мимо, – улыбаясь только левой стороной, бодро ответил я.

Улыбка мэра стала шире его лица, он сжал мою руку так, что я бы, наверное, пищал от боли, если б ее чувствовал. Тут его, к счастью, перехватила делегация Окружья, и, приветственно помахивая прохожим, они пешком направились к площади Баллов.

Когда мы остались наконец одни, папа спросил:

– Бусинка, как ты туда попала? Как ты уговорила Совет нам помочь?

– Папа, я ничего не делала, честное слово! Хвостик испугалась и убежала, я ее искала, а когда нашла, вы куда-то потерялись! Ну я шла-шла, вышла куда-то, а там все бегают, всё рушится! Мы с Хвостиком спрятались под стол, а потом меня разбудил какой-то дяденька и запихал в эту Арку. Я стою – а там столько людей, и все меня спрашивают, просят передать на кристалл то, что я видела. Но я, мам, хорошо себя вела! Я совсем немножко плакала! Только когда спрашивали, где мои родители!

Бусинка принялась щебетать, сколько всего она успела повидать в Столице за это время, мама крепко взяла ее за руку, и мы тоже пошли к Магистрату. Сестра доставала Джеймса вопросами, какого цвета ленточку ей повесят, и будет ли ее медаль красивее, чем моя. Я вздохнул: почему-то все мечтали повесить мне на шею еще и благодарность. Как будто там мало забот и проблем.

На улицах города кипела работа: вместо упавших домов сооружали новые, красили и ремонтировали пострадавшие здания. Дырки, которые прогрызли личинки моли, наскоро заштопали веселенькими нитками, отчего Торстен Хельм ходил злой как черт и бесконечно ругался с Глорией Карбоначчи, которая возмущалась, что никогда не видела такой бездарной работы, как на месте речной прорехи. Перед каждыми Воротами стояли большие чаши для сбора пожертвований: как-никак завтра определится победитель в соревновании Столицы и Карпетауна.

По дороге было несколько очень удобных тупичков, но мама зорко следила, чтобы я никуда не делся и сполна получил по заслугам. На площади соорудили и украсили нарядную сцену. Бусинка взяла меня за руку, и мы пробрались к помосту. С трудом вскарабкавшись по ступенькам, я проковылял туда, где стояли Аманда, Торстен и другие. Толпа приветственно взвыла, и я изобразил радость и счастье. Натакар с задумчивым видом тер подбородок новой костяной рукой, разглядывая бумаги, которые ему отдал Визл. Ворона важно кивала, слушая Сотпакан. Сбоку скромно стояла Китти, и я пристроился возле нее. Тот факт, что это оказалось как раз напротив места, где я заметил в толпе Вайверин и Дерека, значения не имел. Мне правда было не до них: в очередной раз пришлось доказывать Натакару, что знак Ордена больше не светится и ни на что не реагирует. Хорошо хоть показать не попросил.

– Китти, ты случайно не знаешь, куда поместили Проклятую Молли? Я ее всюду искал, но без толку.

– А тебе разве не сказали? Отправили в Мракотан. Когда банку стасиса сняли, оказалось, что Молли онемела. Феррариус пытался добиться, чтобы ее оставили в Карпетауне, пока она не пришла в себя, но мэр настаивал, а ректору, сам знаешь, почти все время плохо. Говорят, его перевезут в Столицу, к семье.

– Сегодня, в этот прекрасный день, мы благодарим тех, чье мужество и отвага помогли справиться с бедой, – вещал мэр. – Мы гордимся, что перед лицом опасности все мы – и те, кто сражался в Карпетауне, и те, кто пришел на помощь из Окружья, были едины! И сейчас я бы хотел…

Толпа взревела так громко, что мэру пришлось прерваться. Он замахал руками, пытаясь призвать к тишине, но шум только усиливался: по живому коридору к помосту шел Феррариус. Ректор приветливо улыбался и выглядел довольно бодро. Но когда он стал рядом с нами, стало понятно, что его бодрость того же урожая снегоягоды, что и моя. Не обращая внимания на речь мэра, Феррариус поздоровался с каждым, а Бусинку так даже обнял. Его руки были очень-очень холодными. Ректор стал так, чтобы прислониться спиной к перилам, и Натакар незаметно вложил ему в ладонь еще одну сердцевинку.

Вокруг ректора тут же собралась внушительная стая сердечек. Особо настырные лезли ему в лицо, и он пытался от них отбиться.

– Натакар, возьмите себе хоть немного! У вас же скоро выборы в Магистрат! – жалобно взмолился Феррариус.

Магистр щелчком костяной руки сбил отважное сердечко, которое рискнуло к нему подлететь.

– Спасибо, обойдусь. Рассчитываю на голоса иносущностей, я теперь у них за своего, – довольно ответил Натакар, успевая с умным видом кивать в такт речам мэра.

– Скажите, Натакар, почему я не могу отделаться от мысли, что вы неслучайно вместо себя отправили в Окружье девочку? Несчастный ребенок, плачет, родители могут погибнуть… А половина Совета – женщины.

– А мне все кажется, что вам ужасно нравилось стоять как статуя: мантия развевается, глаза горят. А половина студентов – девушки, – в тон ему ответил магистр, и ректор рассмеялся.