Вариант шедевра - Михаил Любимов

Думал все время о тебе. Знаешь, красавица моя, что о нас можно сделать чудесную комедию? Герой невидимого фронта с серьезной миной выезжает с водителем из посольства по серьезному делу. Они крутят по городу, удостоверяются, что нет слежки, герой лихо выскакивает почти на ходу и вскоре оказывается в гостинице. Героиня выпархивает из семейной квартиры и вдруг оказывается там же. О, случайная встреча! Потом они долго сидят в роскошной гостиничной сауне, временами выходят в бассейн и обедают тут же в ресторане. Или: героиня-спортсменка мчится на велосипеде в Клампенборг, словно готовится к мировым состязанием. Герой выходит вальяжно с атташе-кейсом в руках, в котором… нет, не автомат Калашникова, а палатка. На полянке в парке он аккуратно ставит палатку, вскоре подъезжает красотка на велосипеде. Большая и отнюдь не тягостная пауза. Счастливая парочка, еще не отдышавшись, выглядывает из палатки. Вокруг стоят любопытные датские детишки…

После ужина в лучах незаходящего солнца (вот уж белые ночи!) появился город Эгедсминне, в порту стояли толпы юношей и девушек в разноцветных куртках, наши дипломаты оживились, думая, что народ высыпал их встречать как посланцев западной цивилизации, но оказалось, увы, что удостоилась встречи гандбольная команда Гренландии, следовавшая вместе с нами. Осмотр города, узнаем с грустью, что традиции рыболова-охотника предоставлять гостю на ночь жену ушли в прошлое. Аккуратно приклеились к скалам, словно игрушечные, цветные домики, дремлют на белых камнях шпицы, то бишь лайки – основной транспорт зимой (катаются, гады, аж в Канаду!). Они раскрывают лениво глаза, протяжно, назойливо воют и снова, устав от солнца, слепляют свои зенки.

5.09.1979. Прозрачное утро. Проснувшись в пять утра (еще не думал о тебе), неожиданно для самого себя высунул взлохмаченную голову в иллюминатор и увидел – о, счастье! – первый в жизни айсберг, явившийся словно с картины прогрессивного и передового Рокуэлла Кента, выскочил на палубу, едва натянув штаны, и защелкал аппаратом, как будто расставался с айсбергом на всю жизнь. Однако другие айсберги возревновали и выплыли один за другим, высоченные айсберги-ледяные горы, айсберги-ледяные холмы и айсбергята-ледышки, бегущие как утята за мамой.

Торжественно бросили якорь в гавани Годхавна, а к городку добрались на катере. Разноцветье домов на скалах, над ними холодно-голубое небо, под ними темно-зеленое море с дядями-айсбергами, заглядывающими прямо в окна домов. Приказано нам хлебнуть науки и подняться в лабораторию по изучению ионосферы, затем деревянная протестантская церковь, прием у мэра, грустного чукчи, торжественное фотографирование в компании лаек, они озверело лают, что, впрочем, они и обязаны делать, если родились лайками. Мэр раскрыл глаза на страну: индустриализацию гренландцы не жалуют, нефть завозят из Дании, классов нет, промышленность и земля – государственные. Просто Страна Советов. Народ честный, воров нет, но зато встречается сифилис, который, говорят, предотвращает рак, и это неплохо. Правда, от «сухого закона», оказывается, развиваются агрессивные инстинкты, разрываются сосуды и аорты, кровь пробивает сердце и мозги несчастного эскимоса.

Вернувшись на борт, бельгийский посол задумался, выпил лишь стакан вина за обедом и грустно заткнул бутылку пробкой, Гомо вдруг проникся ко мне и подарил книгу о нирване. И тут вошли мы в заросли айсбергов, со всех сторон окружали они нас, Рокуэлл Кент совсем сошел с колес и рассовал свои картины по всему льду.

Фьорд города Якобсхавн (тут, милая, родился великий датско-гренландский полярный исследователь Кнуд Расмуссен, так и тянет рассказать его боевую биографию, но почему-то все сбивается перо на самого себя, почему так?), идем по фьорду, прилипли домики к скалам, прилипли собаки к скалам, и мне хочется прилипнуть к твоему сердцу. Тонкий и протяжный смех лаек, жарящихся на солнце, косоглазая девица вдруг присела пописать прямо на улочке, и не стыдно, а мы смотрим, едим форель, я защищаю однопартийную систему, впрочем, всю жизнь приходится ее, любимую, защищать.

6.09.1979. Достигли крайней точки – города Уманак, плавимся в солнечном зареве и уже привыкли к серебристым айсбергам и скалам, к бирюзово-голубым-серо-буро-малиновым меняющимся тонам моря, и я уже ничем не любуюсь и лишь скучаю по тебе. Лишь растворился я, словно сахарный песок, в этих мыслях, как вынули нас из корабля и покатили к мэру, окруженному нерафинированными гренландцами. Зашла мужская беседа о свинцовых и цинковых рудниках и о том, что если раньше выбивали китов, то теперь изживают моржей. Тут австралийский посол, напоминающий в этот день не мышь, а скворца, который вот-вот запоет, толкнул прочувственный спич, всех умилил благодарностями за «предоставленные возможности». Мы вернулись на «Диско» и отчалили, а мэр с мэрией махали нам с берега руками, и супруга посла, довольная мужниной речью, распространила среди нас вырезку статьи из газеты под названием «Жена австралийского посла рассказывает, как спасалась от страха», это очень важно – спастись от страха и потом об этом рассказать всему миру.

Но грянул белый, как обычно, вечер, потянулись из камбуза волшебные запахи (что ныне там? тушеные айсберги?), мужчины заспешили по коридорам, дамы залюбовались своими отражениями в стеклянных дверях, и все двинулись на праздник Нептуна. Ритуал включал стояние на одном колене перед священной кадкой со льдом и водой из Северного Ледовитого, потом ее поливали на благородные головы, радость не знала границ, и датчане, взяв за ноги медсестру, аккуратно опустили ее головою вниз и слегка макнули. Мне тоже окропили голову, чтобы я не думал о тебе, Таня.

7.09.1979. Сегодня ты гуляла по моему сну, а я заскучал, когда тебя не оказалось рядом, и снова рухнул в сон, чтобы тебя увидеть, но увидел свой служебный кабинет и чью-то противную рожу. Завтрак протекал вяло, а после вывезли нас снова в Якобсхавн, в долину (холодный труп лежал в долине той, в груди его, дымясь, темнела рана… и все из-за тебя!), она усеяна камнями, из которых великий скульптор Ветер создал шедевры. Тут и потрясные горы, и по соседству фьорд, и уже совершенно пресловутые айсберги, и вьется по горам бархатная трава, бежит вверх по белым камням, и, если приблизить к ней лицо, как к твоим губам, то можно рассмотреть в глубине ягоды черники. Датчане и гренландцы. Проблема. Вроде и в голову не придет, что одни колонизаторы, а другие бедные индейцы, которые летом ловят рыбу и делают детей, а зимой рыбу не ловят. В раскосых глазах туземцев нет-нет да мелькнут недоверие и опаска, политика тут под датским контролем, но рано или поздно, товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья, и воспрянет ото сна великая Гренландия, и подружится с великим и самым добрым соседом – Советским Союзом!

За ужином много шутили, и призрачный канадец, у которого оказались такие рытвины и ухабы на лице, словно по нему прошелся огонь войны, признался, что вчера намешал джина и черного ликера и видел на палубе ночью пьяного бельгийского посла, воющего на луну в компании двух датчан. Интересно, кого видел бельгийский посол? Кто-то рассказал анекдот об арабе, для которого девушка – это по долгу, а мальчик – для удовольствия, а дыня – для экстаза. Немец вспомнил гренландку, присевшую пописать на улочке, а жена Дога, нашедшая вчера останки моржа, показала всем очередной трофей: два помятых гриба.