Земля волшебника - Лев Гроссман

— Смешанная метафора, — заметил Элиот. — Я понимаю, что Эмбера тебе любить не за что, но ты просто отъявленным трусом его выставляешь.

— Так он и есть трус.

— И потом, мир так нельзя создать, — вставила Плам. — Только что-то маленькое, страну или дом.

— Может, у бога это лучше получилось бы, чем у нас.

Плам задумчиво уставилась в потолок. Птица смотрела на них в полном отчаянии.

— Допустим, что это правда, но как же нам теперь быть? — сказал Элиот. — Очень уж она депрессивная, твоя версия. Еще одно доказательство, что выхода нет.

Да, Квентин, кажется, забежал немного вперед.

— Заклинание все еще у нас, — сказал он.

— Уничтожь его.

— Ну уж нет.

— Возьмем в заложники птицу, — предложил Элиот.

— Ой, да ладно. Плевать Эмберу на нее.

Птица не стала это оспаривать.

— Принудим Эмбера остаться и спасти Филлори. Он там бог, на минуточку. Ублюдок несчастный. Заклинание-то у нас.

— А может, он верно мыслит? — осторожно сказал Элиот. — Отдадим ему заклинание — пусть себе создаст новый мир и нас там поселит.

— Элиот…

— Знаю, но так было бы куда легче. — Элиот устало поднялся на ноги. — Хорошо: будем ругаться с богом. Хотелось бы послушать, как он в этом сознается. Скажет мне это в лицо.

— Я тоже пойду, — заявила Плам.

— Кто-то должен остаться с Элис, — возразил Квентин.

— Кто-то молодой и неопытный, — уточнил Элиот.

— Нет уж, не выйдет. С Синей Злюкой[27] сидеть не стану.

— Может, и Элис с нами пойдет? Глядишь, поможет. Элис! — крикнул Квентин, подойдя к лестнице. — Я поговорю с ней.

— Флаг тебе в руки.

— Есть один план. Дайте мне час, попробую.

— Я тоже могу помочь, — вызвалась птица.

Хорошая реакция и элемент неожиданности сработали в пользу Квентину. Он схватил птицу за горло, поднес к окну и выкинул вон.

Элис лежала на спине с открытыми глазами. Внизу ходили, разговаривали, кричали, но ее это не касалось. Она смотрела в потолок, чувствуя себя мраморной фигурой на собственной надгробной плите. Похороненной в собственном теле. Даже необходимость дышать выводила ее из терпения.

Не станет она потакать телу. Она ничего ему не должна. Постарается как можно меньше зависеть от его ощущений.

Кто-то поднялся по лестнице, открыл дверь.

— Элис…

Квентин, кто же еще. Элис, не поворачивая головы, услышала, как он подвинул себе стул и сел.

— Мы собираемся в Нигделандию. У нас появилась одна теория насчет происходящего, хотим поговорить с Эмбером.

— Счастливо. — Язык ворочался во рту, как червяк, соприкасался с нёбом, воспроизводил нужные звуки.

Она больше не злилась. Зачем вообще было злиться и говорить столько? Ярость, как шторм, ушла в море, оставив позади волнистый песок, усеянный обломками кораблекрушения. На смену ей пришло полное безразличие.

— Но я не хочу оставлять тебя здесь. Пойдем с нами? Ты могла бы помочь.

Она мотнула головой, закрыла глаза. Иногда, делая это, она вновь чувствовала себя невесомой. Когда накачаешься виски, особенно хорошо, и вливать отраву в гнусное тело тоже приятно.

— Нет, вряд ли.

Семь лет назад он видел, как ее плоть сгорела в синем огне. Семь долгих лет, пока она блуждала по Филлори, ее человеческая сущность спала, видя сны о гневном могуществе. Квентин разбудил ее и насильно вернул в плотскую оболочку, но душа ее ему не подвластна. Неужели он так ненавидит ее? Говорил, что любит. И вчера, и семь лет назад.

Знал бы он… Нельзя ли снова воспламениться? Возможно, это только раз получается, как у спички, но она так не думала. Надо только вспомнить, как это делается. Может, эта попытка убьет ее, ну и пусть: она сейчас и так все равно что мертвая. Самоубийство — ее убежище: она всегда сможет укрыться в нем, если не найдет ничего другого.

А если получится, то она уже не даст себя поймать.

— Я сейчас возьму тебя за руку. — Первое прикосновение с тех пор, как она вернулась. Ее кожа покрылась мурашками. — Ты это преодолеешь — не так все плохо, как тебе кажется. Я буду тебе помогать, но и ты постарайся тоже.

— Нет, — прошептала она.

Стало тихо, и она открыла глаза. Что-то, присутствующее в воздухе, проникало ей в нос, вторгалось в мозг, тянуло ее назад. Магия? Нет, не магия.

— Что это? — спросила она.

— О чем ты?

— О запахе.

— Ты знаешь, что это. Вспомни.

Стоило ей на миг ослабить защиту, тело приподнялось и втянуло запах в себя. В мозгу включались нейроны, бездействовавшие семь лет. С мебели снимались чехлы, окна распахивались, впуская солнце.

— Бекон, — произнесла Элис.

Квентин предъявил ей снятую с подноса тарелку Первоклассный бекон, толщиной в четверть дюйма, вспучившийся от жарки. Квентин поджарил его дочерна, как она любит… любила.

Не зря, выходит, провел семь лет. Раньше он совсем не умел готовить. Элис устала и очень хотела есть. То есть не она, конечно, а ее тело, эта мясная кукла. Оно взяло кусочек и сунуло в рот. Мясо жевало другое мясо, до чертиков сочное, жирненькое, солененькое. Доев, Элис облизала пальцы и вытерла сальные руки о простыню. Она негодовала на собственную слабость, но это так вкусно… Тело, которое она пыталась отторгнуть, как неудачный трансплантат, крепко держало ее в своих липких объятиях. Клеилось к ней, намеревалось стать с ней единым целым, и Квентин был на его стороне.

— Надеюсь, ты не думаешь, что бекон меня здесь удержит.

— Не только бекон.

Он поднес ей другую тарелку — с оранжевым манго, ломтиками сладкого солнца. Элис накинулась на них, как животное — почему «как»?

Нет, она не животное. Она чистый и прекрасный голубой ангел.

— Почему ты сделал это со мной? — спросила она с набитым ртом.

— Потому что ты человек, а не демон.

— Докажи.

— Это самое я и делаю.

Впервые после возвращения Элис посмотрела на него пристально. Он повзрослел, но остался все таким же красивым. Узкое лицо, немного великоватый нос, большой рот. Хорошо, что сам он никогда не считал себя привлекательным: это избавило его от психологии смазливого мальчика.

Но и перемены налицо, это правда. Он больше не заикается и не опускает глаза, как бывало.

— Мог бы и устрицы достать, — сказала она.