Фаворит. Том 2. Его Таврида - Валентин Пикуль

– В чем же ином, как не в слезах и обмороках, проявляется все нежное, что заложено в чувствительных душах?..

А по ночам Монбельяр вздрагивал от женских воплей: это не в меру сентиментальные мужья полосовали плетями своих жен, с кровью рвали с голов их волосы. Вот еще один пример тому, что слезливая сентиментальность часто сопряжена со звериной жестокостью. (Эта жестокость от монбельярцев перешла к внукам Екатерины – императорам Александру и Николаю Первым.) Наконец до Монбельяра дошли газеты, в которых писали, что татарские волнения в Крыму грозят России войной.

– Да и кому нужен этот Крым с его овчинами и кониной? – негодовал Павел. – Никто в России о Крыме и не думает, кроме дурака Потемкина и развратной своры моей матери…

* * *

Волнения в Крыму и Тамани начались еще в мае 1781 года – с пустяков. Батыр-Гирей и Алим-Гирей, жившие тогда за Кубанью, стали внушать ногаям и татарам, что Шагин-Гирей, прямой потомок великого Чингисхана, не желает продолжить его потомство. На базарах Кафы дервиши призывали народ плодиться:

– Не будем подражать нашему хану, который, нарушив законы Корана, не пожелал иметь даже четырех обязательных жен, а ночует с тощей француженкой… Куда делась его прежняя сила и доблесть? Неужели исчезла вместе с гаремом?

Шагин-Гирей вздернул на виселицах главных крикунов. Он рассчитывал на защиту своих «башлеев» (солдат, обученных по-европейски). Но все же отправил тревожную эстафету Потемкину, прося кораблей – на случай бегства. Потемкин прислал в Ени-Кале своего племянника, Сашку Самойлова, который, приглядевшись к смуте, советовал хану ехать в Херсон. Но турецкие десанты уже высаживались в Анапе, а Батыр-Гирей с ордами ногаев и головорезов-наемников взял с моря Арабат. Таманские татары вдруг объявили себя в подданстве халифа-султана! Самойлов отписывал дяде: татарская знать не смирилась ни с реформами, ни с тем, что Шагин позволил Суворову вывести христиан в русские пределы, после чего Крым охватило поголовное обнищание. Конечно, справедливо докладывал Самойлов, дело не в том, что Шагин завел себе француженку, – бунт подготовлен турецкими эмиссарами!

Потемкин повидался с Шагин-Гиреем в Херсоне, цитировал ему из жития мусульманских святых:

– «Все люди уподоблены базарным сладостям: пахнут хорошо, но вкус их негоден. Три вещи вредны государству: глупый ученый, набожный невежда и мулла лицемерящий. Но еще вреднее человек, делающий второй шаг раньше первого».

– Этому научили меня вы! – крикнул Шагин-Гирей.

– Мы не учили. Мы только показали вам совершенства нашей жизни, как Европа показывала их и Петру Первому, но не все, что сильно пахнет, надобно тащить в свой дом. Ваша светлость виноваты сами, и будь я татарином, бунтовал бы тоже!

– Вернете ли мне престол? – спросил Шагин-Гирей.

– Прежде подумайте: так ли он нужен вам теперь, когда обстоятельства стали сильнее вашей знатности и вашего титула. – Потемкин распорядился подавать шампанское. – Аллах создал Босфор и наполнил водой Неву, но через Босфор плавают на лодках, а мы, русские, переходим Неву через мост…

– Ваши речи язвят мое сердце!

– Мы равны в титулах, – скупо ответил Потемкин.

– Я пью ваше шампанское, но лучше бы попить кумыса… Дайте же мне Суворова, чтобы я мог наказать отступников моего престола.

– Я еще подумаю, – ответил ему Потемкин.

Неожиданно Шагин-Гирей сказал умные слова:

– Я понимаю, что не мои реформы виною возмущения татарского, а вот этот Херсон, где вы строите свой флот.

Ответ Потемкина был очень значителен по смыслу:

– Херсон я поставил рядом с Очаковом …

В этом опасном соседстве двух городов, двух цитаделей, угадывалась важнейшая стратагема на будущее. Нетерпеливый в удовлетворении низких страстей, Потемкин был очень терпелив в делах высшей политики и двигался заранее расчерченными дорожками. Первым шагом было выселение христиан из Крыма, и он выжидал именно бунта татарской знати – это стало вторым его шагом.

– Господи, помоги мне в третьем, – молился он…

Самойлов, по наущению Потемкина, подсказывал Шагин-Гирею: откажись от престола в Бахчисарае, и Россия поможет тебе обрести престол в… Персии. Хана отвезли в Никополь, а русские войска заняли позицию перед Перекопом; ворота крепости были наглухо закрыты, для вящей прочности запоров татары обкрутили их проволокой. Ханский престол занял Батыр-Гирей, вступивший в прямые сношения с Ганнибалом. Иван Абрамович переслал Потемкину его письмо: в нем было писано, что Батыр избран волею народа татарского, но с русской «кралицей» он ссориться не желает. Потемкин выждал время, все обдумав.

– Батыр – шельма! Залепляет глаза нам мнимою дружбой, а из Турции флот призывает в подмогу себе. У нас флота еще нет, и когда он будет? Посему приказываю: инфантерией форсировать Днепр и ступать маршем прямо на Кизикермен, Самойлову велю браму перекопскую, проволокой обкрученную, ломать штурмом!

Алим-Гирей собрал тысячное войско, но был разбит казаками. Батыр-Гирей вознамерился бежать на Кубань, его настигли и пленили. В горах Крыма изловлен был и Алим.

Потемкин опять проявил выдержку. Он велел Рубану:

– Отпиши воинству нашему, чтобы далее на рожон не перли. А нам выгоднее, ежели сейчас в Крыму все попритихнет.

Шагин-Гирей снова объявил себя ханом. Самойлов рапортовал светлейшему дяде: «Брату Своему Батыр-Гирею хан даровал жизнь, прочие возмутители казнены обычаем татарским – в куски изрублены!» Агентов турецкого султана Шагин-Гирей собрал в саду дачи на Катаршахе, он оплевал им лица, «бешлеи» закидали их камнями насмерть. Вот этот момент крымской истории русский Кабинет и засекретил от внимания иностранцев.

– Что сейчас в Крыму? – часто спрашивали у Потемкина.

– Из Крыма привезли свежие балыки и мешок изюму.

– А что еще знаете? – допытывались у него.

– Еще бурдюк с вином… очень плохим, пить нельзя!

В конце года Екатерина переслала ему секретный рескрипт, возлагая на Потемкина всю ответственность за присоединение Крымского ханства к России. Палец светлейшего снова рыскал вдоль берегов Черноморья.

– Вася, – окликнул он Рубана, – вот тут, за Кинбурном, приткнулась к морю турецкая крепостца Гаджибей, где беглые запорожцы приют сыскали… Как она ране-то прозывалась?

– В древности от греков звалась она Одиссоса.

– Местечко приметно. И для флота. И для торговли…

Одиссоса – Гаджибей – будущая Одесса!

– Пока хватит мечтать, – сказал Потемкин, заваливаясь на софу под картиною Грёза. – Итак, нам осталось сделать последний шаг – третий, а потом…

* * *

Высохшими от старости пальцами «старый Фриц» барабанил по дешевой табакерке, которую привык называть «ящиком Пандоры». О боги! Когда вы создавали женщину, вы вручили ей тайны хитрости, пороков и лживости – все эти качества Пандора хранила в сосуде, столь мало похожем на табакерку.