Дни - Джеймс Лавгроув

Он подумывал и о том, не обратить ли в анекдот какое-нибудь происшествие из недавнего прошлого, чтобы развлечь мистера Блума, но из его жизни оказалось довольно трудно вычленить какое-то одно событие, которое хотя бы с натяжкой можно было счесть забавным. Его жизнь как будто растянулась в одну долгую череду неотличимых друг от друга тоскливых ночей и дней: сон сменялся работой, работа сном, – и вспоминать такую жизнь – все равно что глядеть на пустынную дорогу, бегущую по низким холмам одинаковой величины, на сужающуюся серую ленту, уходящую своими кочками и ямами в бескрайнюю даль.

Зато события сегодняшнего утра вспоминаются весьма отчетливо, и Фрэнк подумал, не описать ли мистеру Блуму свои встречи с хвостатым вором, с Мойлом в «Спичечных коробках», с Клотильдой Вест-хаймер на молниеносной распродаже в «Куклах». Да, но что же тут особенного? Тем более – для мистера Блума, который находится в этих стенах дольше него самого.

Потом ему пришло в голову, что можно было бы рассказать об импровизированном приключении миссис Шухов, о том, как она остановилась на две ночи в Отеле «Дни», – но потом решил, что это будет неразумно. Конечно, он обязан осведомлять своего начальника об обнаруженной бреши в системе безопасности, однако чувство Фрэнка к этой женщине, совершенный им необъяснимый, непроизвольный поступок в кабинке Следственного отдела – и о чем он только думал? – так смутили его самого, что мистер Блум обязательно уловит это смущение в его голосе, стоит ему лишь назвать имя женщины, и истолкует это по-своему. Сделает свои выводы. Смехотворные выводы. Скажет, что Фрэнк проявляет все симптомы влюбленности. Что за нелепость! Фрэнк и понятия не имеет, что это такое – влюбленность. Влюбленный Призрак? Но ведь Призраки – это мужчины и женщины с герметически запечатанными сердцами. Призраки держат свои чувства под гнетом – плотным, как кожа на барабане, как ячеистая сеть, натянутая над Зверинцем. Иногда можно увидеть проблеск эмоции – что-нибудь легкомысленное, вроде синей бабочки, или благородное, вроде белой тигрицы, – но ничто не выходит наружу и не проникает внутрь. Эта зона в надежном оцеплении.

К тому же Следственный отдел представит отчет. Мистеру Блуму совершенно необязательно слышать эту историю от него.

И в конце концов оказывается, что самый верный способ не наскучить друг другу и не смутить друг друга – это вовсе ничего не говорить. Молчание, коль скоро молчат оба, – вполне приемлемый выход. Но чего Фрэнк никак не ожидал ощутить после встречи с мистером Блумом – так это тоски. Какого-то катарсиса, какого-то просветления души, какое обычно наступает после исповеди, – пожалуй, ждал. Но все, что он теперь ощущает, – это остаточное раздражение, досадное осознание того, что мистер Блум, хоть он и сумел успешно выбраться из призрачного существования, все равно целиком погружен в работу, что он окопался в такой глубокой траншее, откуда ничего больше не видно. Для мистера Блума по-прежнему существует только работа, и так будет всегда. Его мир – это «Дни».

Фрэнк чувствует раззочарование, он ожидал от мистера Блума чего-то большего, и к тому же – что гораздо важнее – это не предвещает ничего хорошего ему самому.

– Мистер Хаббл?

Фрэнк ставит на стол свою чашку.

– Хаббл слушает.

– Мистер Хаббл, имело место неправильное использование утерянной или украденной карточки. Зеленый этаж, «Электротовары».

– Да, я сейчас на Зеленом, но у меня перерыв. Почему вы связались именно со мной?

– Карточка заблокирована. Есть пометка «Особое внимание». Там стоит ваше имя.

– А кто законный владелец карточки?

– К.А… Дальше какая-то русская фамилия. Шак-офф?

– Шухов. – Микрофон Фрэнка передает в наушник оператора непроизвольно вырвавшийся горловой звук. – Хорошо. Вы уже предупредили кого-то из охранников?

– Нет.

– Тогда не делайте этого до моих распоряжений.

– Ладушки.

– «Глаз»?

– Да?

– Сейчас я обращаюсь к вам в личном порядке. Это не с вами я уже разговаривал сегодня?

– Да, было такое.

– «Спичечные коробки»?

– Да.

– Я так и думал. Отбой.

Горловой звук – нечто среднее между задумчивым хмыканьем и шумным выдохом, которым Фрэнк как бы говорит сам себе, что тот миг безрассудства в кабинке Следственного отдела, как и следовало ожидать, не остался без последствий, – привлекает внимание мистера Блума к движущемуся адамову яблоку Фрэнка. Он дожидается, пока Фрэнк закончит беседу с «Глазом», а потом интересуется:

– Что, снова долг зовет?

– Вроде того. – Фрэнк встает, кладет на стол салфетку. – Ты не возражаешь?

– Нисколько. Всегда – работа, да? Всегда – работа.

– Давай я заплачу. – Фрэнк тянется к бумажнику.

Мистер Блум вытягивает руку.

– Нив коем случае. Какой смысл иметь «палладий», если я не могу время от времени угостить кого-нибудь обедом?

– Ну, если ты настаиваешь.

– Ступай, Фрэнк. Ступай и делай то, что так хорошо у тебя получается. И не забудь поразмыслить над моими словами.

– Дональд… – Внезапно Фрэнку хочется сказать сразу очень многое. Только теперь, когда ему надо спешить, он понимает, как много может рассказать мистеру Блуму. Но в итоге он произносит только одно слово: – Спасибо.

А потом торопливым шагом выходит из ресторана.

Лишь миновав «Садовые инструменты» и наполовину пройдя «Садоводство», Эдгар отваживается бросить взгляд через плечо. К его удивлению, продавец из «Электротоваров» отнюдь не следует за ним по пятам. Но он все равно не замедляет шага. Он продолжает идти, и жесткие резиновые колесики тележки катятся по синтетической лужайке «Садоводства», ковром устилающей текучие формы здешних декораций из стекловолокна, которые изображают холмики, тропинки и лощины. Этот холмистый ярко-зеленый пейзаж оживляют карликовые кипарисы в кадках, а роспись наподобие диорамы на стенах и потолке продолжает пасторальную идиллию, дополняя ее теми деталями, которые невозможно воспроизвести в помещении обычными средствами: это лабиринты из кустарников, пруды с лилиями, скачущие нимфы с сатирами, ослепительно-голубое небо, пересеченное полосками белых облаков и испещренное фигурными скобками летящих в вышине птиц. Вся эта иллюзорная реальность воссоздана мастерски. Если немного прищуриться, то физические рамки торгового отдела как будто исчезают, искусственный парк тянется в бесконечность, так что нарисованное совершенство портят лишь галереи, отходящие в соседние отделы.

Прилавками здесь служит реквизит в псевдогреческом стиле (фанерные портики, опирающиеся на гипсовые дорические колонны), а продавцы выряжены персонажами пьесы-маски Мильтона: на мужчинах – пастушеские блузы и широкополые фетровые шляпы, на женщинах – простого покроя платья и венки из шелковых цветов на головах. Повсюду беспорядочными грудами разбросаны предметы, собственно, и являющиеся товарами: мешки с компостом, пакеты с рассадой, сеточки с луковицами, наборы глиняных горшков; инструменты, плетеные корзины, колья, шесты, перчатки и пристегивающиеся наколенники; секаторы, садовые ножницы для стрижки травы и подрезания ветвей, сачки для сбора яблок. Это в соседнем отделе, в «Садовых инструментах», можно найти автоматизированный садовый инвентарь вроде газонокосилок и менее безвредные для окружающей среды товары – такие, как пестициды и гербициды. А этот отдел, «Садоводство», предназначен исключительно для тех, у кого умелые руки, кто живет ради того, чтобы осязать землю пальцами, ради аркадской мечты о Природе, которая покоряется Человеку и возделывается в поте лица его.