Луиза Сан-Феличе. Книга 2 - Александр Дюма

— Давай же, отвечай.

— Я отвечу, что у короля есть охотничий дворец в Мерджеллине…

— Да, он еще там рыбу продавал.

— Дворец в Неаполе, замок в Портичи, вилла в Фаворите, и все это на берегу залива.

— Ну и что с того?

— А то, что если не море, то залив принадлежит королю.

— Верно, — поддержал второй гребец, ободренный доводами товарища, — разве у нас есть дворцы на берегу залива? Да и сам ты с твоими красивыми одеждами, разве ты их имеешь? Отвечай.

— А как, по-твоему, — не сдавался Микеле, — почему он не построил большую стену от вершины Позиллипо до мыса Кампанелла с воротами, чтобы пропускать лодки и суда?

— Он достаточно богат для того, чтобы построить, если бы пожелал.

— Да, но недостаточно могуществен. В первую же бурю Господь Бог дунет на эти стены, и они падут, как стены Иерихона.

— А теперь ты скажи, почему, когда французы стали хозяевами Неаполя и должно было наступить благоденствие, хлеб и макароны держатся все в той же цене, что и при тиране?

— Это верно. Но муниципалитет составил указ, по которому начиная с пятнадцатого февраля цены на хлеб и макароны снизятся по сравнению с прежними.

— Почему с пятнадцатого февраля, а не сейчас?

— Так ведь тиран продал своим друзьям-англичанам все груженные зерном корабли, которые идут из Апулии и Берберии! Надо дать время подойти другим судам. А что мы должны делать пока, поджидая их? Ненавидеть его, бороться с ним: лучше умереть, чем опять попасть под его иго. А французы — разве они не сделали все что могли? Не уничтожили привилегии рыбной ловли? Разве теперь каждый лаццароне не может ловить рыбу там же, где было заповедное место короля?

— Да, это верно.

— Сейчас-то у вас рыбы сколько душе угодно?

— И то сказать, что он себе всегда самую дорогую и лучшую рыбу выбирал.

— Разве французы не уничтожили налог на соль?

— Да, это так.

— И на оливковое масло?

— Твоя правда.

— И на сушеную рыбу?

— Верно. А вот зачем они уничтожили титул «превосходительство»? Что им сделало это несчастное «превосходительство»? Уж оно-то ничего никому не стоило!

— Это для равенства.

— А что такое равенство? Разве нам это известно?

— В том-то и штука, что неизвестно. Раньше были князья, высочества, превосходительства, господа и лаццарони, а сегодня есть только граждане. Ты гражданин, так же как князь Молитерно, как герцог Роккаромана, как министры, как мэр, как городские советники!

— А что мне это дает?

— Что дает?

— Да, я тебя спрашиваю: что мне это дает?

— Посмотри на меня.

— Ну, смотрю.

— Как я одет? Так же, как ты?

— Мне до тебя далеко.

— Вот то-то же! В этом и состоит равенство, Джамбарделла! Можно быть лаццароне и стать полковником… Прежде синьоры становились полковниками еще в утробе матери. Вот ты, например. Разве ты родился на свет с дворянской грамотой в кармане и с галунами на рукавах? Видал ты когда-нибудь, чтобы наши женщины рожали таких парней? Нет. Такими рождаются только знатные. А вот я — полковник! Благодаря чему? Благодаря равенству. При равенстве ты можешь стать лейтенантом флота, твой сын — капитаном, а внук — адмиралом!

Джамбарделла в сомнении покачал головой:

— Нужно время, чтобы все это пришло.

— Правильно! — ответил Микеле. — Нельзя все требовать сразу. Сам Господь Бог, который всемогущ, сотворил мир за семь дней. Сегодняшнее правительство, как говорят, временное. Это еще не республика. Конституция, которая должна дать нам счастье, сейчас обсуждается. Вот когда она будет создана, мы сможем по нашей хорошей или плохой жизни сравнить настоящее с прошлым. Ученые люди, такие, как кавалер Сан Феличе, доктор Чирилло, синьор Сальвато, знают, отчего происходит смена времен года; мы же, все прочие, простофили, замечаем только, что нам тепло или холодно. Мы многого натерпелись при тиране и по милости Божьей пережили все: войну, чуму, голод, не считая землетрясений. Ученые говорят, что мы будем счастливо жить при республике. Они объединяются и работают для нашего блага; дадим же им время закончить их работу.

И он прибавил наставительно:

— Тот, кто хочет быстро собрать урожай, сеет редиску и к концу месяца уже ест ее; но тот, кто хочет вырастить хлеб, сеет пшеницу и ждет год. И так же с республикой: республика — хлеб народа. Будем ждать терпеливо, пока он растет, а когда созреет — пожнем его.

— Аминь! — сказал Джамбарделла, если не убежденный, то сильно поколебленный в своих взглядах доводами Микеле. — Но все равно! — добавил он, вздыхая. — Чтобы прожить, нужно столько трудиться, что никогда счастлив по-настоящему не будешь.

— Еще бы! В этом ты прав, — согласился Микеле. — Но что поделать! Без труда никак не обойдешься, и вот доказательство: ветер стихает, придется тебе спустить парус, сесть на весла и грести до Кастелламмаре.

Действительно, за несколько последних минут ветер ослабел и парус стал биться о мачту. Моряки спустили его, взялись за весла и со вздохом принялись грести.

По счастью, они были уже недалеко от Торре дель Греко и минут через сорок пять достигли Кастелламмаре.

Расплатившись с гребцами, Микеле нанял карету, и они отправились в Салерно, куда прибыли через два часа.

Карета остановилась у здания Интендантства. Там Микеле справился о Сальвато и узнал, что тот уехал всего лишь полчаса назад и найти его можно в городской гостинице.

Возница получил приказ ехать в гостиницу.

Войдя в свою комнату, Сальвато распорядился, чтобы, если кто-нибудь приедет из Неаполя, его тотчас ввели к нему.

Было очевидно, что он получил ответ на письмо, отправленное Луизе, и ждал Микеле.

Когда дверь отворилась, он быстро поднялся навстречу посланцу; однако, увидев вместо того, кого ждал, входившую женщину, не сдержал удивленного возгласа. Но едва лишь он узнал Луизу, как удивление сменилось восторгом.

Его первым движением было броситься к молодой женщине, прижать ее к своему сердцу, прильнуть губами к ее губам.

Луиза в свою очередь вскрикнула от удивления и счастья. Она впервые оказалась в объятиях своего возлюбленного и, почувствовав жар его поцелуя, испытала такое наслаждение, что, казалось, оно почти походило на боль.

Микеле еще не успел перешагнуть порог и, не замеченный влюбленными, тихонько отступил назад в соседнюю комнату.