Гнезда химер: Хроники Хугайды - Макс Фрай

– А где их нет? – пожал плечами Хэхэльф. И предупредил: – Ты не обижайся, если во время беседы с ндана-Акусой я не смогу отвлекаться, чтобы переводить тебе наши слова: этикет, и все такое – сам понимаешь! Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу.

– Ладно, – вздохнул я. – Ты, главное, предупреди, если поймешь, что он хочет сделать меня своим рабом…

– Не бойся, Ронхул, – усмехнулся Хэхэльф. – Ни один бунаба никогда не окажет чужеземцу честь стать его рабом. Они не настолько нам доверяют.

Я озадаченно умолк, пытаясь понять, что же это за рабство такое, если нормальный физически здоровый чужеземец не может удостоиться чести стать рабом… Тем временем, мы подошли к большому одноэтажному дому, который стоял в глубине двора. Он действительно был очень похож на дом самого Хэхэльфа в Сбо, и на тот, который он выменял для меня, только гораздо больше, а украшенная причудливыми узорами входная дверь показалась мне массивной, как какие-нибудь замковые ворота. Дверь распахнулась, и оттуда высыпала целая толпа счастливых обладателей высоченных агибуб и нарядных женщин разного возраста. Все они: и мужчины, и женщины, были одеты в длинные разноцветные юбки с роскошными высокими поясами и с ног до головы увешаны драгоценностями. Те женщины, что помоложе, показались мне очень привлекательными, несмотря на резко опущенные вниз уголки губ и глубокие складки у рта – такие же, как у мужчин этого народа. Их милая манера прикрывать грудь только ожерельями заставила меня слегка покраснеть: честно говоря, я как-то не привык к такому скоплению обнаженных дамских бюстов на небольшой площади.

Все эти угрюмые ребята – и мужчины, и женщины, плотным кольцом обступили Хэхэльфа. Некоторые даже ненадолго повисли на его шее – я понял, что несмотря на каменные выражения хмурых физиономий, бунаба все-таки обладают счастливой способностью испытывать положительные эмоции. Через несколько минут, когда радость встречи слегка поутихла, Хэхэльф принялся читать друзьям своей юности поучительную лекцию о цели нашего визита и о моей персоне заодно. Разумеется, я не понимал ни слова, но видел, что бунаба слушают его с возрастающим интересом и разглядывают меня с неподдельным любопытством. Я окончательно смутился, а когда я смущаюсь, я начинаю улыбаться. Впрочем, я помнил рекомендации Хэхэльфа и изо всех сил пытался бороться с нервной улыбкой. Хвала аллаху, что рядом не было зеркала и я не увидел результат – полагаю он был ужасающим: один уголок моего рта все время сам по себе отползал в сторону, в то время, как другой усилием воли опускался все ниже и ниже. Что ж, зато Хэхэльфу не пришлось доказывать своим приятелям, что он действительно притащил с собой демона: уверен, что у меня все на лице было написано!

Выступление Хэхэльфа продолжалась примерно полчаса. Все это время я оставался объектом пристального внимания – мне ужасно хотелось считать его доброжелательным, но я не мог в это поверить, как ни старался. Впрочем, я тоже с пользой провел время: с любопытством начинающего антрополога изучал новых знакомцев. Разумеется, все они были разными, но я заметил некоторые особенности, присущие всем бунаба. Кроме одинаково неулыбчивых ртов все они обладали длинными, слегка раскосыми, непроницаемо темными глазами, узкими овальными лицами и не то смуглой, не то просто покрытой ровным золотистым загаром, удивительно гладкой кожей. Я вспомнил всех бунаба, которых видел прежде, и решил, что наверное это и есть их расовые отличия. Хотя, что касается опущенных вниз уголков губ, это вполне могло оказаться следствием привычки: у моего приятеля Хэхэльфа имелись те же проблемы с улыбкой, а ведь насколько я понял, в нем не было ни капли бунабской крови – только воспитание.

Наконец Хэхэльф закончил свою пространную речь, нарядные обитатели дома расступились, давая ему пройти, и он поманил меня за собой. Я вздохнул, кое-как привел в порядок свой перекошенный рот и последовал за ним в прохладный полумрак белого коридора. Я тут же попытался выяснить, о чем он говорил со своими приятелями, но Хэхэльф страдальчески сдвинул брови и умоляюще посмотрел на меня. Насколько я понял, мне предлагалось не отвлекать его от подготовки к последнему, решающему выступлению. Немного поплутав по коридору, мы вышли во внутренний двор, в котором был разбит великолепный сад – не слишком густой, но превосходно спланированный, так что я сразу вспомнил знаменитые японские сады, знакомые мне исключительно по иллюстрациям. В глубине сада стоял еще один дом – небольшой, но необыкновенно красивый, сложенный из очень мелких белых кирпичиков, а роскошный шатер на крыше показался мне настоящим произведением искусства – и это несмотря на то, что я отнюдь не разделяю любовь бунаба к ярким краскам! У входа в дом выстроилось чуть больше дюжины человек в сравнительно невысоких, но расшитых разноцветными узорами агибубах. Одни были в широких штанах, другие – в своего рода юбках до колен, которые, на мой вкус, следовало немедленно поместить в музей Метрополитен, в назидание моим несчастным соотечественникам, именующим себя художниками. Эти нарядные стражи показались мне очень старыми, но их осанка была величественной, обнаженные до пояса загорелые тела – подтянутыми и мускулистыми, а неподвижные, как у индейских вождей, и мрачные, как у падших ангелов, лица были преисполнены неописуемого спокойствия. Честно говоря, эти бунабские дедушки произвели на меня неизгладимое впечатление, я даже смирился с фактом существования такого головного убора, как агибуба – а это дорогого стоило!

– Это личные рабы ндана-акусы Анабана, – очень тихо, почти не размыкая губ, сообщил мне Хэхэльф. – Их начальник, Хму-шули-аси, хранитель циновки – этот высокий старик в красной агибубе – неотлучно находится при ндана-акусе с момента его рождения. Сколько ему лет – даже подумать страшно! По-моему, больше сотни. Если учесть, что ндана-акуса Анабан немного старше моего покойного отца, а хранителем циновки новорожденного нданы редко назначают молодого человека…

– Ничего себе! – таким же едва различимым шепотом отозвался я. И не удержался от вопроса: – А что будет, если он все-таки умрет от старости? Назначат нового хранителя циновки? Или просто упразднят эту должность?

– Не говори глупости, Ронхул, – строго сказал Хэхэльф. – Ни один хороший раб никогда не позволит себя умереть прежде своего господина. А эти люди – очень хорошие рабы. Лучшие из лучших.

– Бессмертие из чувства долга, – констатировал я. – Кто бы мог подумать!

– Все, Ронхул, пока помолчи, ладно? – попросил Хэхэльф. – Сейчас мне предстоит познакомить тебя с ндана-акусой Анабаном, а я – не такой уж великий дипломат, поэтому постарайся не мешать.

– А что я должен делать? – робко спросил я. – Может быть, я должен ему как-то поклониться, или?..

– Вот делать как раз ничего не надо. Обойдемся без поклонов. Просто присутствуй – и все. И самое главное – не улыбайся.

Мы миновали неподвижных стариков, равнодушно посмотревших на нас как на пустое место, и вошли в дом. Коридор был таким же темным и прохладным, как все коридоры в бунабских домах, но в этом доме он оказался очень коротким и прямым. Прямо перед нами была дверь, завешанная тонкой полупрозрачной тканью – такой легкой и невесомой, словно ее соткали не люди, а трудолюбивые паучки. Занавеска сама взлетела вверх, словно от порыва ветра, хотя я мог поклясться, что никакого ветра не было, и мы вошли в комнату. Помещение оказалось просторным и почти пустым, если не считать многочисленных ковров, ковриков и подушек, которые покрывали пол даже не одним сплошным слоем, а несколькими слоями, образуя что-то вроде пологого холмика в центре комнаты. На плоской вершине этого холмика был постелен большой круглый ярко-зеленый ковер с густой бахромой, похожей на настоящую живую траву. В центре ковра, опираясь на большие разноцветные овальные подушки, сидел пожилой человек в необыкновенно высокой агибубе – никак не меньше полутора метров, а то и больше! У него было такое же суровое отрешенное лицо, как и у стариков, которых мы встретили у входа. Но в отличие от них, этот дядя был преисполнен такого нечеловеческого величия, что если бы Хэхэльф сообщил мне, что это и есть бог по имени Варабайба, я бы тут же выпалил, что уже и сам это понял. Но царственный старик, разумеется, не был Варабайбой. Передо мной сидел ндана-акуса Анабан, владыка Вару-Чару – насколько я понял, всего лишь один из многочисленных мелких правителей острова Хой, хотя словосочетание мелкий правитель совершенно не вязалось с его обликом, осанкой и манерами властелина мира – тот самый человек, который стал для моего друга Хэхэльфа чем-то вроде отца и научил его всему на свете, в том числе плавать со скоростью моторного катера, улыбаться сердечной улыбкой, а также стрелять из лука и играть на какой-то местной флейте – правда, двух последних подвигов Хэхэльф при мне пока не совершал…