Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева

– Что вам угодно?

– Решительно ничего, ваше величество; я хочу только иметь право всю жизнь гордиться тем, что со мной говорил лучший и любезнейший из королей.

– Вы очень добры, благодарю вас.

– Это все, ваше величество.

– Я очень благодарю вас, я не знаю, как благодарить вас, вы очень добры.

И он обеими руками пожал мою левую руку.

Благодаря этому я буду носить перчатки в течение недели. Я и пишу так оттого, что я в перчатках. Хороши будут через неделю мои ногти. Что скажете вы обо мне? Я не слишком испугалась.

Делая то, что я сделала, я предвидела все, кроме себя самой. Всякой другой такая выходка доставила бы кучу удовольствий, мне же кучу неприятностей. Я обречена на несчастья.

Денгоф приехал из дворца, где принц отдал визит королю. Адъютант короля сказал: «Как странно было со стороны молодой девушки стать на дороге короля!» А принц сказал королю, что девушки в России восторженно любят царскую фамилию, что для императора они готовы на все и что они так же чисты, как ангелы небесные. Благодарю вас, колбасники!

Денгоф рассказал массу вещей – словом, он успокоил нас.

После безумного волнения, оцепенения и страха я начинаю приходить в себя. Никогда в жизни я так не боялась. В один час я прожила целых два года! Как счастливы все те, кто не говорил с королем!

Все гуляют. Приехали принцесса Маргарита и Гумберт. Денгоф там, против наших окон с приближенными к королю.

Я сняла перчатки.

Вернувшись с прогулки, мы застали в передней какого-то господина. Я хотела спросить, кто он, как вдруг Розалия подбежала ко мне и сказала, отводя меня в сторону:

– Идите скорее, только не волнуйтесь.

– В чем дело?

– Это адъютант короля, он приходил уже в третий раз, он пришел от короля, чтобы передать вам его извинение.

Я подошла к господину, и мы все вошли в гостиную. Он говорил по-итальянски, и я говорила на том же языке с такой легкостью, что сама себе удивлялась.

– Mademoiselle, – начал он, – я пришел от короля, который нарочно прислал меня, чтобы выразить вам сожаление о тех неприятностях, которые могли случиться с вами вчера. Его величество узнал, что вы… получили выговор от вашей матушки, которая, может быть, думала, что король был недоволен. Но это несправедливо: король в восторге, в восхищении, он все время говорил о встрече с вами, а вечером он позвал меня и сказал: «Пойди и скажи этой барышне, что я благодарю ее за ее любезный поступок; скажи ей, что ее любезность и великодушный порыв очень тронули меня, что я благодарю и ее, и все ее семейство. Я далек от того, чтобы быть недовольным, я в восторге, скажи это ее маме, “sua mamma”, скажи, что я всегда буду это помнить». Король видел, что этот порыв исходил из вашего доброго сердца, и это польстило ему; король знает, что вы ни в чем не нуждаетесь, что вы иностранка – именно этим-то он и тронут. Он все время говорил об этом и послал меня извиниться перед вами за неприятности, которые вы имели.

«Мама» уверила графа Денгофа, что она заперла меня на целые сутки в наказание за мое бегство, и этот слух тотчас же распространился, тем более что я сидела за стеклами балкона в то время, как мама гуляла с Диной.

Я десять раз перебивала его и наконец разразилась потоком слов радости и благодарности.

– Король слишком, слишком добр, желая успокоить меня. Я поступила как безумная, воображая, что я у себя на родине… и вижу императора, с которым я говорила (это правда). Я была бы в отчаянии, если бы король хоть сколько-нибудь был недоволен моим поступком. Я ужасно боялась, что оскорбила короля. Может быть, и испугала его своей резкостью…

– Его величество не может никогда испугаться красивой девушки, «bella ragazza», и я повторяю вам от имени короля – это его слова, я ничего не прибавляю, – что он далек от того, чтобы быть недовольным, что он в восторге, в восхищении и благодарит вас. Вы доставили ему огромное удовольствие. Король заметил вас в прошлом году в Риме и в Неаполе на карнавале… и король очень сетует на графа Денгофа, имя которого он запомнил, за то, что он что-то сказал вам и помешал вам быть тут, когда король выходил.

Надо вам сказать, что Денгоф в испуге запер дверь, чего я и не заметила, так как была слишком взволнована, чтобы мечтать снова увидеть короля.

– Я говорил все время от имени величества, повторяя собственные его слова.

– В таком случае, милостивый государь, повторите ему и мои: скажите королю, что я в восторге, что для меня это слишком большая честь, что такое внимание трогает меня глубоко, что я никогда не забуду доброты и изумительной деликатности короля, что я слишком счастлива и слишком польщена. Скажите королю, что я поступила как безумная, но так как он не слишком недоволен…

– Он в восхищении…

– …то это будет моим лучшим воспоминанием. И как не боготворить королевской фамилии, когда она так добра, так приветлива? Я понимаю общую любовь к королю, к принцу Гумберту и к принцессе Маргарите!

В конце концов адъютант просил маму дать ему свою карточку, чтобы передать ее королю.

Теперь я больше не боюсь, что об этом станут говорить, напротив. Гремите, трубы!

Если король не сердится, то я на седьмом небе.

В гостинице говорят, что он поцеловал мне руку.

Денгоф приехал из дворца, где был обед на 13 персон. Король говорил обо мне и повторил несколько раз: «Она замечательно красива».

Король – хороший судья, и его суждение делает меня гораздо красивее в глазах Денгофа и всех других.

17 апреля

Каждый гражданин должен отбыть воинскую повинность; точно так же каждый человек должен любить. Я отбыла свои восемь дней и свободна до нового приказа…

Флоренция. 8 мая Хотите знать истину? Вот она, только помните хорошенько, что я скажу вам: я не люблю никого, и я полюблю только того, кто будет приятно щекотать мое самолюбие… мое тщеславие.

Когда чувствуешь себя любимой, то действуешь для другого и не стыдишься; напротив, считаешь свои поступки геройскими.

Я знаю, что ничего не стану просить для себя, но для другого я сделала бы сотню низостей, так как эти низости возвышают.

Этим я хочу вам доказать, что величайшие дела совершаются из эгоизма… Просить для себя было бы выше всего, так как это мне стоило бы… О! Даже подумать об этом страшно!.. Но для другого – это даже удовольствие и придает вам вид самоотречения, преданности и милосердия.

И в эту минуту сам веришь в свою заслугу. Наивно считаешь себя и добрым, и преданным, и возвышенным!

11 мая

Говорила ли я о том, что у нас был Гордиджиани, ободрял меня и предсказывал мне артистическую будущность, что он остался доволен моими эскизами и выразил желание написать мой портрет?