Кошки ходят поперек - Эдуард Веркин

И оба засмеялись. С каким-то облегчением.

– Шутки шутками, но, может, все-таки с ним поработать? Сыворотка правды, ретрогипноз, обычный арсенал...

– Оставьте, Йодль, – махнул рукой седой. – Собирайтесь скорее, у нас еще одно место. Студенец... Где это, кстати?

– Не знаю. Где-то в Татарстане, мне кажется... Впрочем, я могу ошибаться...

– Далековато. Не люблю «Бурелом»...

– Зато быстро. – Фашист принялся складывать камеру. – Полчаса – и там. Успеем к ужину. Или вы предпочитаете на вертолете?

– Нет уж, увольте, от вашего вертолета у меня мигрени...

Седой подошел к окну, уткнулся лицом в решетку. Стал тереть кулаком лоб.

– Я каждый раз думаю, что хоть что-то удастся узнать, – сказал он. – Хоть что-то... И всегда почти ничего. От нас ушли наши дети, это страшно, раньше я об этом не думал...

Он стукнул кулаком по железу.

– Ничего, – фашист подошел, утешительно похлопал седого по плечу. – Ничего, не переживайте, мы ее найдем...

– Вы мне это который год говорите.

– Не так уж и давно, – фашист улыбнулся, получилось у него гадко, улыбка скелета. – И с ней все в порядке, поверьте. Вы же знаете, если... извините меня, конечно, но если с исходным материалом что-то происходит, это немедленно отражается на двойнике. А с Сиренью все в порядке...

– Я не могу смотреть на Сирень. Не могу...

Седой постучал по решетке, на сей раз ладонью.

– Знаете, Йодль, иногда я думаю, что... Иногда я думаю, что Ван Холл просто взял мою дочь, стер ей память, изменил характер, изменил все и подсунул мне обратно. Зачем-то... Чтобы я каждый день мучился. Иногда мне кажется... Я не могу его понять, иногда мне кажется, что он не человек вообще...

Фашист усмехнулся.

– Он человек гораздо больше, чем вам кажется, поверьте мне. И логика его очень проста. Вы потом поймете. А Сирень, она на самом деле очень похожа, вы просто не замечаете. Она даже волосы в красный цвет красить стала...

– Может быть, – седой успокоился и стал приводить в порядок свою седину, – может быть...

Я почти ничего не понял. Хотя нет, кое-что понял. Про Ван Холла. Ван Холла знали все, миллиардер с причудами. С балалайкой везде ходит. Никто его не видел, но слышали про него все.

Эти двое оглядели комнату и удалились.

– Психи какие-то тоже... – сказал Валерка. – А кто такая Лариса?

– Чего?

– Кто такая Лариса, говорю?

– А что?

– Так, имя хорошее...

– Не знаю, – ответил я. – Я совсем не знаю, кто такая Лариса. Может, внучка этого седого...

– Может... Понятно... Сейчас нам... – Валерка оглядел чердак, – туда.

Валерка указал пальцем.

– Там тоже в потолке дыра. Его должны без санитаров оставить, мы его вытащим легко. Потом не забудьте – спуститесь по лестнице, увидите вертолет, справа от вертолета в нескольких метрах дыра в заборе. Бегите. Какое-то время у вас есть, но скоро хватятся. Если повезет – это шанс оторваться. И даже очень неплохой. К югу железная дорога, совсем недалеко.

Я вдруг понял, что Валерка перестал цеплять к каждому слову свое непременное «вообще-то». Наверное, от волнения.

– Психи... – Валерка плюнул и погрозил кулаком кому-то внизу.

Потом вздохнул:

– Имя, конечно, хорошее. Означает «чайка». По-гречески.

Я повис на нижней перекладине. До земли было метра полтора. Прыгать не хотелось – пятки до сих пор саднили, будто их замораживали жидким азотом. Но прыгать было надо. Я разжал пальцы и хлопнулся на асфальт. В пятки стрельнуло. Я посмотрел наверх.

Спускался Гобзиков.

Из-за карниза крыши выставилась Валеркина лысина. Я кивнул ему, толстый псих кивнул мне в ответ. Потом голова исчезла. С нами бежать Валерка не захотел, заявив, что ему и здесь хорошо, а лучшее – враг хорошего. К тому же ему некуда бежать. К тому же сегодня на ужин обещали картофельную запеканку и даже с сыром. Я сказал, что санитары будут мстить, на что Валерка ответил, что не будут, у них память на пьяную голову короткая. Так что он остается. Я не стал уговаривать, все равно я ничем не мог ему помочь. Как оказалось, кому-то помочь вообще довольно тяжело, Валерка остался, а мы поползли вниз по пожарной лестнице.

Я пополз первым. И спрыгнул первым. Гобзиков повис и тоже спрыгнул, и тоже приземлился не очень удачно, грохнул костями на весь двор.

– Осторожнее, – сказал я, – а то санитаров всех перебудишь.

– Не перебужу, – возразил Гобзиков. – Куда идти?

Я кивнул куда. Мы двинули вдоль стены, завернули за угол, еще раз завернули и вышли в главный двор. Довольно большой двор, и ухоженный тоже. Клумба с разноцветными цветочками, беленые кирпичи, скамейки. Лось. Не живой лось, памятник лосю. Видимо, в честь обилия этого нервного животного в окрестных лесах. Несколько машин, вертолет.

У самого забора стоял вертолет. Между «Ауди» и стареньким «Москвичом». Штурмовой вариант десантного «Беркута». Сверхманевренный, сверхдальний, всепогодный. Четыре пулемета Гатлинга, две скорострельные тесла-пушки, канистры с напалмом, набор ракет, отсек для шести десантников, возможность несения тактического ядерного заряда. Управление какое-то секретное, что-то связанное с нейросенсорами...

Отличная машина для комиссии, проверяющей заведения для душевнобольных. Проверил – все ли дурачки на месте, поднялся на полкилометра – и бочку напалма вниз.

Или H-bomb[10].

Удобно.

Черный геликоптер, даже как-то блестяще черный. Голубые лопасти. К коротким крыльям подвешены нарядные ракеты. Фонарь поляризован. Интересно, кто летает на таких вертушках? Их и в армию-то всего штук пятнадцать поставили. Поскольку одна такая птичка стоила приблизительно столько, сколько десяток обычных истребителей пятого поколения.

Машина счастливого завтра.

Странное время.

– Ты что стоишь? – ткнул меня Гобзиков. – Двигаем...

Мы с совершенно независимым видом заправских психов, вставших на путь выздоровления, двинулись вдоль вертолета к забору. Я даже нагло постучал ладонью по подвесному баку. Бак был полный, холодный и шершавый. Не металл, какой-то композит.

Возле забора скучал прошлогодний страшный чертополох, как полагается в каждой уважающей себя психушке. Мы прошагали вдоль чертополоха метров десять и нашли то, что нам было нужно. Как в каждой уважающей себя психушке, в заборе имелась дыра. Совсем как говорил Валерка.