Наследник - Кир Булычев

– У подъезда шпик стоит, – сказал Хачик. – Настоящий.

– Дураки вы с Ахметом, – сказал Андрей. – Только пугали меня.

– Я думал, я как человек-невидимка, понимаешь?

– Понимаю, – сказал Андрей. – Все это детские игры.

– На каторгу за детские игры не ходят, – возразил Хачик.

Лидочка сказала Ахмету, что у них с Андреем был уговор: если будет плохо, он укроется в горах и вернется через несколько дней, когда Ахмет отыщет убийц. Ахмет опечалился, потому что поиски убийц пока не дали результатов. Лидочка сказала Ахмету, что будет ждать Андрея у себя дома, и тот предложил услуги Хачика. Лидочка согласилась.

Вот они и ждали Андрея три дня и три ночи. Лидочке было нелегко успокаивать Евдокию Матвеевну, чтобы та не удивлялась возникшей в дочери склонности сидеть часами в садике с дочерна загорелым бродягой, который в беседке ночует и исчезает с восходом солнца.

Лидочка уже тысячу раз повторяла: «Андрюшу оклеветали. Он скрывается. Хачик его товарищ. Мы ждем Андрея».

Евдокия Матвеевна в ту же ночь многократно прошептала эту новость в супружеской кровати, но Кирилл Федорович, если и встревожился, виду не показал. Он уставал на службе. В связи с началом военных действий против Турции перевозки многократно возросли. Так что романтические причуды дочери и даже история с двойным убийством его волновали менее, чем Евдокию Матвеевну.

Евдокия Матвеевна подкрадывалась к кухонному окну, стараясь подслушать, о чем дочка шепчется с бродягой, ничего не слышала, воображала Бог знает что, пребывала в истерическом состоянии и все время роняла посуду.

Пока длился рассказ Лидочки, Андрей совсем успокоился и даже в двух словах поведал, как «спускался с гор» и еле унес ноги из ресторана.

– Конечно же, тебе надо помыться и привести себя в порядок… – сказала Лидочка неуверенно.

– Не надо приводить в порядок, – сказал Хачик. – Ахмет ждет.

Лида кивнула, подчиняясь. Ахмет в самом деле передал через Хачика, что будет ждать их у себя.

Лидочка побежала наверх сказать маме, что уходит, но вернется не поздно. И с ней будет Хачик.

– Ах этот Хачик! – драматически воскликнула Евдокия Матвеевна и проницательно поглядела на дочку. Дело в том, что лет двадцать назад Дуся неделю была бесконечно и рискованно влюблена в одного грека-рыбака. И, перенося свою незабытую страсть на дочку, опасалась Хачика куда более, чем он того заслуживал.

* * *

До дома на Чайной горке, где скрывался Ахмет, решили ехать на извозчике. За ним побежал Хачик, остальные ждали в глухом закоулке.

За эти минуты они успели многое обговорить. К счастью, они уже понимали друг друга с полуслова.

– Ты был в потоке? – спросила Лидочка.

– Да. Все оказалось так, как он написал.

– Страшно?

– Не знаю. Вернее, страшно.

– Долго?

– Очень долго. Потом я оказался здесь, и на часах была та же минута.

– Я боялась, что ты… исчез навсегда. Все может случиться.

– У меня не было выхода.

– Я думала, что, если ты улетел куда-то далеко, я буду тебя ждать. А потом испугалась втройне. Знаешь почему?

– Нет.

– Потому что я буду идти по жизни как все, год за годом, я стану старая и толстая… Я буду содержать пансион. И где-нибудь в тысяча девятьсот тридцатом году войдешь ты, молоденький и в папиных брюках. А я буду как твоя тетя. Ты ахнешь и покинешь меня.

– Глупости, так не могло быть! – Но Андрей уже понимал, что так могло быть. Они дотронулись кончиками пальцев до неизвестного, и это неизвестное схватило за пальцы ледяной хваткой и кинуло в несущийся поток.

– А если бы наоборот? – спросила Лидочка.

– Если наоборот? Это просто замечательно. Представь себе – тысяча девятьсот… тридцать восьмой год!

– Ой, как далеко…

– Я, конечно же, холост, еще хорош собой, представительный, приват-доцент Московского университета, держу свой выезд и провожу лето в Ницце…

– А я вовсе не состарилась, поэтому ты мне кажешься старикашкой.

Застучали, приближаясь, подковы – приехал на извозчике Хачик. Ехали минут пятнадцать. Сверху спереди скатывался ледяной воздух. Лидочка задрожала. Андрей заставил ее надеть его тужурку.

На Чайной горке, на узкой улице среди виноградников, извозчик без приказания остановился у высоких деревянных ворот. Хачик не заплатил ему – извозчик и не требовал платы.

В каменной ограде сразу раскрылась калитка. Там стоял мальчик с фонарем. Дождавшись, когда гости подошли ближе, он пошел по устланной плитами тропинке к белому дому под плоской крышей.

Ахмет выбежал их встретить на веранду.

– Молодец, – сказал он, обнимая Андрея. – Я даже не ожидал, что ты такой решительный. Не простудился в горах?

Потом он поклонился Лидочке, куда формальнее, чем делал это в доме Иваницких, и Андрей почувствовал, что из темноты сада и дома на них глядят многочисленные глаза.

Ахмет провел их в низкую, почти пустую комнату, пол которой был застелен ковром, на низком столике стояла яркая лампа. Вдоль двух стен шли низкие диваны, разделенные большим сундуком.

Мальчик, который провел их к дому, откинул занавеску во внутренние комнаты и поставил на стол поднос. На подносе стоял стеклянный графин с зеленым шербетом. И высокие дешевые стаканы.

Хачик, который вошел последним, разулся и уселся на диван, скрестив ноги.

– Потом расскажешь, – сказал Ахмет, – где был, что делал, под какой крышей ночевал.

Он обернулся к Лидочке:

– Пейте шербет. Моя тетя делает – на горной мяте настаивает. Очень целебный. Потом кофе приготовим.

Андрей понял, что в этом татарском доме с его другом произошло изменение – он стал чужим. То есть он оставался тем же Ахметом, и нос тот же, и глаза, и усы. Но в каждом, ставшем округлым и законченным движении, в модуляциях голоса звучал житель именно такого дома – где не нужны стулья.

– Мои люди сказали, что позавчера шпики были в доме Марии Павловны, тебя спрашивали. Напугали тетю Маню, – сказал Ахмет.

– Надо бы ей сообщить, что со мной все в порядке.

– Я уже сообщил, – сказал Ахмет. – Ее успокоили. Хотя как ее успокоишь, если она пришла на службу, а ей газету показывают, – жалко тетю Маню.

Шербет был душистым, прохладным, но слишком сладким. Мальчик принес блюдо с виноградом.

– Теперь давайте думать, господа, – сказал Ахмет. – Только ты, Андрюша, сначала скажи – ты честно ничего не знаешь?

– Нет.

– Та-ак, – сказал Ахмет и медленно прикрыл глаза. – Это обстоятельство следует принять к сведению.