Переворот - Иван Павлович Кудинов

вступал в эту самую «добровольческую» армию, которая будет защищать прежде всего и в первую очередь их интересы, а не ваши. Вот как все это выглядит. А вовсе не так, как иным кажется…

— Можа, так, а можа, и не так, — усомнился Егор. Кисет соскользнул у него с колен, табак просыпался, и он, опустившись на корточки, неторопливо его собирал. — Надо поглядеть.

— Да хватит тебе придуриваться! — одернул его кто-то. — Тут сейчас не до смешков, о деле надо говорить.

— А я об чем? Только хочу знать, о каком деле ты баишь? Ась? — дурашливо приложил к уху ладонь. — Не слышу чего-сь.

— Язык у тебя, что помело! — не выдержал, рассердился Корней. — Помолчи. Дай другим сказать.

— Товарищ хочет знать о деле — это правильно, — вступился за Егора Огородников. — А дело у нас одно сегодня: отстоять Советскую власть. Другого дела покуда нет. Вот я вас и хочу спросить: а вы, товарищи шубинцы, готовы к этому или не готовы? Или, как и раньше, кое-кто из вас, — глянул на Корнея, — будет идти на поводу у провокаторов и врагов революции? Тут вот в объявлении сказано, — опять взял газету в руки, поискал глазами нужное. — Ага… вот что тут сказано: «Принимаются в армию все граждане не моложе восемнадцати лет, не запятнанные нравственно…» Видали! Вот каких чистеньких желают они заполучить в свою армию. А скажи мне, Егор, — повернулся к мужику, сидевшему на голбце, — не знаю, как тебя но батюшке…

— Дак с утра вроде был Тихонович…

— Скажи мне, Егор Тихонович, как на духу: считаешь ли ты себя запятнанным нравственно?

— Это как? — не понял Егор.

— Ну, если сказать иначе, есть на тебе грехи несмываемые?

— Ни в коем разе! Несмываемых нет, — поспешно ответил Егор, чем вызвал дружный смех. Огородников продолжал серьезно:

— А вот они, — кивнул на братьев Лубянкиных, стоявших по-прежнему у двери, — или вот они, — обвел взглядом других мужиков и парней, — они чем-нибудь запятнаны?

— Боже упаси! Покуда нет, — опять за всех расписался Егор.

— Ну так, может, среди вас найдутся такие, которые пожелают себя запятнать? — Вопрос был странный, и никто пока не мог понять, к чему клонит Огородников, какой подвох скрывается за этим вопросом.

— Да кому ж такое в голову придет? — усомнился Корней. — Кабыть не враги себе.

— Вот и я так же думаю, — кивнул Огородников. — А раз так, советую вам оставить всякую мысль об этой армии, — ткнул пальцем в газету. — И сами не вступайте и других отговаривайте. Чтобы не запятнать себя на всю дальнейшую жизнь. Согласны? А коли так, давайте поговорим, товарищи, еще об одном неотложном деле…

26

Погода в тот день, когда Степан Гуркин приехал в Онгудай, была сухая и жаркая. Где-то в полуверсте от деревни каракорумцев остановил конный разъезд.

— Кто такие? — строго спросил молодой прапорщик, подъезжая вплотную. Гуркин показал свой мандат. Прапорщик долго разглядывал бумагу, затем вернул и усмехнулся: — Какая честь! Сам Гуркин пожаловал…

— Ты вот что, — угрюмо посоветовал Степан Иванович, — оставь свои телячьи восторги для другого раза.

— Другого раза может и не быть.

— Я член Военного совета — и тебе надлежит это знать.

— Знаю. Следуйте за мной. Но предупреждаю: любая попытка с вашей стороны… — Прапорщик не договорил и, развернув коня, поехал, не впереди, а чуть сбоку, видимо, из каких-то своих тактических соображений. «Щенок лопоухий, — глядя на него, подумал Степан Иванович. — Да я тебя уложу в два счета, если захочу… Нужен ты мне!»

А вслух спросил:

— Капитан Сатунин где сейчас?

— Атаман там, где ему и надлежит быть. Зачем он вам? — в свою очередь поинтересовался прапорщик. — Насколько мне известно, Каракорум гнет свою линию и атамана не поддерживает…

— А вот это не твоего ума дело. Твое дело — службу нести.

— Вот я и несу. А вам советую поменьше разговаривать.

— Послушайте, вы…

— Отставить! — решил показать себя прапорщик. — Вот доставлю вас в штаб, там и поговорите.

Он отвернулся и не проронил больше ни слова. Степан Гуркин тоже молчал. Самолюбие было задето. И когда вскоре подъехали к штабу и он увидел Сатунина, стоявшего подле ограды в окружении нескольких офицеров, первым желанием было — сказать ему что-то резкое, прямое, без всяких обиняков. Но Сатунин встретил его приветливо, даже как будто обрадовался его приезду:

— Очень хорошо, Степан Иванович, что приехали!

— Приехал, как видите, под конвоем, — обиженно усмехнулся Гуркин. Сатунин развел руками:

— Что поделаешь? Военное положение.

— Каракорумская управа — единственная законная власть на территории Горного Алтая, и члены управы могли бы свободно и беспрепятственно передвигаться по этой территорий…

— Свободно будем передвигаться, когда покончим с большевиками. Неужто Каракоруму неясно, что враг у нас один? И связаны мы одной ниточкой…

— Зачем же тогда рвать эту ниточку?

— Кто ж ее рвет? А-а, вы, наверное, имеете в виду арест вашего доктора? А что по просьбе Григория Ивановича освободили учительницу — это не в счет?

— Доктор Донец — член Каракорумуправы.

— Мразь этот ваш доктор. И зря вы о нем хлопочете.

— Это единственный на весь округ врач. И мне поручено во что бы то ни стало его освободить.

— Интересно! Каким же образом вы собираетесь это сделать?

— Полагаясь на ваше благоразумие.

— А если мы уже расстреляли вашего доктора? Или живьем закопали?…

— Этого быть не может!..

— Ну, а если… Тогда что?

— Тогда я окончательно перестану вас понимать. Сатунин засмеялся:

— Слава богу, не все еще потеряно! — И вдруг, построжев, сухо сказал: — Можете забирать своего доктора. Не велика потеря.

— Когда это можно сделать? — серьезно держался и Степан Гуркин.

— Да хоть сегодня.

Стоявший рядом корнет Лебедев напомнил:

— Но доктор Донец сейчас там… — И неопределенно махнул рукой.

— Знаю, что там, — сказал Сатунин. Степан Иванович вопросительно посмотрел на него:

— Где там?

— Зря беспокоитесь, цел будет ваш доктор… если, конечно, сам не окочурится от страха. Хотите убедиться? Прошу вас… поедемте.

И минут через пять они уже ехали но главной улице села, безлюдной и тихой в этот полуденный час.

— Поверьте, — все с той же миролюбиво-обезоруживающей улыбкой говорил Сатунин ехавшему рядом, стремя в стремя, Степану Гуркину, — никуда нам не уйти друг от друга. Никуда! И это не простое стечение обстоятельств, а логика событий. Смысл борьбы, Степан Иванович, если хотите. Поэтому смею надеяться, что скоро, очень скоро Каракорум изменит свое отношение ко мне.

Степан Гуркин разговора на эту тему не поддержал.

— Куда мы едем?

— Скоро увидите, — Сатунину, должно быть, доставляло удовольствие держать его в неведении. — Надеюсь, нервы у вас крепкие? В отличие от