Пятый угол - Йоханнес Марио Зиммель

— Ну, Юнебель, как насчет коньяка?

Томаса подташнивало. Однако он ответил:

— Нет, благодарю; к сожалению, в моем желудке нет необходимой прокладки.

Штурмбанфюрер Айхер не совсем понял, что сказал Томас по-французски. Адъютант перевел. Айхер расхохотался. Тонкогубый Винтер добавил:

— Думаю, что с этим господином мы можем беседовать и по-немецки, не так ли?

Входя в комнату, Томас заметил на столике папку с надписью «Юнебель». Отрицать не имело смысла.

— Да, я говорю по-немецки.

— Ну, прекрасно, прекрасно. Уж не соотечественник ли вы? — штурмбанфюрер шутливо погрозил пальцем. — А? Шельмец! Ну говорите же! — И он выпустил облако сигарного дыма в лицо Томасу. Томас молчал. Штурмбанфюрер посерьезнел.

— Видите ли, господин Юнебель или как вас там — вы, возможно, думаете, что нам доставляет удовольствие держать вас взаперти и допрашивать. Вам уже, вероятно, порассказали о нас, извергах, не так ли? Могу заверить: наша трудная служба не доставляет нам удовольствия. Немцы, господин Юнебель, для этого не созданы, — Айхер скорбно кивнул. — Но что поделаешь, долг перед нацией требует. Мы поклялись в верности фюреру. После окончательной победы нам придется взять на себя управление всеми народами на земле. Подобные вещи нужно заранее готовить. Здесь потребуется каждый.

— И вы тоже, — бросил адъютант Винтер.

— Как, простите?

— Вы же нас надули, Юнебель. В Марселе. С золотом, драгоценностями и валютой, — штурмбанфюрер гортанно рассмеялся. — Не отрицайте, мы все знаем. Должен сказать, проделали вы это ловко. Умный мальчик.

— А раз умный, то вы нам сейчас расскажете, как ваше настоящее имя и куда делись ценности Де Лессепа и Бержье, — тихо произнес Винтер.

— И кто с вами работал, — сказал Айхер, — об этом, разумеется, тоже. Мы уже оккупировали Марсель. И можем тут же оприходовать ваших коллег.

Томас молчал.

— Ну так что? — спросил Айхер.

Томас помотал головой. Именно так он себе все и представлял.

— Не хотите говорить?

— Нет.

— У нас тут все становятся разговорчивыми! — в мгновение ока добродушная ухмылка слетела с лица Айхера, голос стал хриплым. — Вы, дерьмо, ничтожество! Я и так слишком долго беседовал с вами! — он поднялся, размял ноги, швырнул сигару в камин и сказал Винтеру: — Довольно. Займитесь им.

Винтер повел Томаса в жарко натопленный подвал и вызвал двух людей в штатском. Те привязали Томаса к котлу парового отопления и занялись им. Так продолжалось три дня. Поездка на автобусе из «Фрэна» в Париж. Допрос. Подвал. Обратный путь в неотапливаемую камеру.

В первый раз они совершили ошибку, перестарались, лупили его быстро и слишком жестоко. Томас потерял сознание. В следующий раз они эту ошибку не повторили. И в третий раз тоже. После третьего раза Томас лишился двух зубов, тело во многих местах кровоточило. После третьего раза его на две недели направили в больницу «Фрэна». Затем все повторилось.

Когда автобус без окон в очередной раз доставил его в Париж 12 декабря, Томас Ливен был уже на пределе сил. Он не мог больше переносить истязаний. Он думал: «Выпрыгну из окна. Айхер теперь постоянно допрашивает меня на четвертом этаже. Да, выпрыгну из окна. Если повезет, разобьюсь насмерть. Ах, Шанталь, ах, Бастиан, каким счастьем было бы повидать вас…»

Около десяти утра 12 декабря 1942 года Томаса Ливена привели в кабинет господина Айхера. Рядом с штурмбанфюрером находился мужчина, которого Томас никогда раньше не видел: высокого роста, худой, седой. На нем была форма полковника германского вермахта с множеством орденских планок, а под мышкой — внушительное досье, на котором Томас смог разобрать слово «Гекадос». Айхер выглядел сердитым.

— Вот этот человек, господин полковник, — сказал он мрачно и закашлялся.

— Я его забираю, — сказал многократно награжденный полковник.

— Поскольку речь идет о «Гекадос», воспрепятствовать я вам не могу, господин полковник. Пожалуйста, распишитесь в получении.

Все окружающее завертелось вокруг Томаса — помещение, люди. Шатаясь, он стоял в своей жалкой робе арестанта. Перехватывало горло, он ловил ртом воздух, в памяти всплыло высказывание философа Бертрана Рассела: «В нашем столетии происходит только то, что невозможно предвидеть»…

С наручниками на запястьях Томас сидел в лимузине вермахта рядом с седовласым полковником. Они ехали через центр Парижа, мало изменившийся по сравнению с довоенным временем. Казалось, что Франция игнорирует оккупацию. На улицах бурлила жизнь. Томас смотрел на элегантных женщин, спешащих мужчин и среди них — на удивление беспомощных, потерянных немецких пехотинцев.

Пока они не доехали до пригорода вилл Сен-Клу, полковник всю дорогу молчал, и только потом разжал губы:

— Слышал, что вы любите готовить, господин Ливен.

Услышав свое настоящее имя, Томас оцепенел. Издерганный и крайне недоверчивый из-за невзгод, выпавших на его долю в последние недели, он лихорадочно соображал: «Что все это значит? Новая ловушка?» Он покосился на офицера. Доброе лицо. Умное и скептическое. Кустистые брови. Орлиный нос. Нервный рот. Ну и что? «В моем фатерланде немало убийц, играющих Баха!»

— Не знаю, о чем вы говорите, — сказал Томас Ливен.

— Знаете, знаете, — сказал офицер. — Я — полковник Верте из военной контрразведки Парижа. Могу спасти вам жизнь, а могу и нет, все зависит от вас.

Машина остановилась перед высокой стеной, окружавшей большой участок. Водитель трижды прогудел. Тяжелые ворота раскрылись, при этом не было видно ни души. Автомобиль въехал на усыпанную гравием дорожку и снова остановился у желтой виллы с французскими окнами и зелеными ставнями.

— Поднимите руки, — сказал полковник, назвавший себя Верте.

— Зачем?

— Чтобы снять с вас наручники. С браслетами на руках вы же не сможете готовить. А мне хотелось бы съесть телячий шницель «Кордон блю». И блины «Сюзетта». Я провожу вас на кухню. Наша девушка Нанетта поможет вам.

— «Кордон блю», — слабым голосом произнес Томас. Вокруг него все снова закружилось, в то время как полковник освобождал его от наручников.

— Да, прошу.

«Я еще жив, — думал Томас, — я еще дышу». Что тут еще можно сделать? Он заговорил, в то время как его жизненные силы понемногу пробуждались:

— Ну, хорошо. Тогда добавим к ним фаршированные баклажаны.

Через полчаса Томас объяснял девице Нанетте, как готовят баклажаны. Нанетта была черноволосой, необыкновенно аппетитной девушкой, у которой поверх плотно облегающего ее черного шерстяного платья был повязан белый фартук. Томас сидел возле Нанетты за кухонным столом. Полковник Верте удалился. Кстати, окна на кухне были снабжены решетками…