Таргитай - Юрий Никитин

– Убью… я тебя убью! – орал Степан, держа лезвие над лицом Таргитая, но не в силах убрать эту неимоверно сильную руку, что не дает вонзить нож в глаз.

Таргитай весь напрягся – в Степана словно вселился Ящер, он навалился, точно каменная плита, и все, что Тарх может сделать это удерживать его руку с ножом.

– А ну не балуй! – заорал старший стражник. – Прекратить, я сказал!

Все трое бросились к ним и с трудом оттащили Степана. Это далось непросто, лица воинов от усилий побагровели, они дышат с натугой. Бывший разбойник смотрит обезумевшими от ярости глазами, тяжело дышит, по лицу скатывается пот.

– Прочь, сволочи! – гаркнул он. – Прочь с дороги! Всех порешу!

Он ударил одного стражника кулаком в лицо. Вскинул над головой нож, метя в лицо второму. Меч третьего воина ударил, с чавканьем разрубив Степана до середины груди.

Бородач охнул, тяжело упал на колени. На лице проступила страшная боль и отчаяние. Он закричал, словно раненый зверь, которого загнали собаки. Пальцы разжались. Нож со стуком выпал на пол, где медленно растекается темная лужа крови.

***

В комнату втащили кадку с горячей водой. Служанки раздели Таргитая, ласково усадили внутрь. Ловкие, умелые руки со всех сторон принялись тереть пучками ароматных трав, смывая грязь и пот. Невр, что обычно заглядывается на всех девок поблизости, на этот раз даже не заметил, что его моют. Позволял себя тереть и скоблить, но мыслями улетел далеко.

Вытерев досуха, одели в новенькие штаны, рубаху. Сверху кожаный жилет с золотыми пуговицами. Надели серебряную цепочку с амулетом из бирюзы – чистой и голубой, как само небо.

Девушки смотрят с сожалением. У одной на лице промелькнуло сочувствие – золотоволосый богатырь в горьких думах не замечает, что любая из них готова немедленно исполнить любые его желания. Хоть и родить от него детей, даже если он потом умчится на дальнюю заставу или, не дай боги, сгинет в предстоящей войне, о которой твердят волхвы.

Когда ушли, оставив его одного, Таргитай продолжал мерить шагами комнату. На лице глубокая скорбь, в глазах – мука за всех людей, что погибнут в предстоящих битвах, оросят кровью землю, станут кормом для падальщиков.

Красивая молодая служанка внесла в комнату поднос с исходящей паром едой. Накрыла рушником, чтоб дольше оставалась горячей. Глянув на всё ещё пребывающего в странной задумчивости богатыря, сокрушённо покачала головой и вышла, тихонько притворив дверь.

Дудошник и не заметил, как за окном стало темнеть, жара уступила место ночной прохладе. Прямо над окном зависла большая, в тёмных пятнах луна. Бледный свет заливает середину комнаты, загадочно освещает раскинувшийся внизу город.

У невра громко заурчало в животе.

– Беда, – прошептал он, – беда. Я теперь вроде как бог. Никогда не думал, что они так переживают за людей! Они ж жертв постоянно хотят – девственниц им подавай, свежую кровь на капище!

В животе заурчало снова, да так громко, словно из трясины на болоте выходит воздух. Ноздри затрепетали, учуяв еду. Таргитай бросился к подносу, словно его морили голодом целый месяц. Всё едва тёплое, но в ноздри всё равно шибает сводящий с ума мясной дух, запах острых приправ.

Он бросился уничтожать зажаренного гуся, отрывая здоровенные ломти и запихивая в рот. Когда остались начисто обглоданные кости, принялся за запечённых в тесте и фаршированных орехами перепёлок. Затем переключился на жареных карасей. Косточки выплёвывал прямо на деревянный поднос.

Потом очередь дошла до блинчиков с ягодами и мёдом. Таргитай громко чавкает, глотает, практически не жуя, как изголодавшийся пес.

Съев всё до последней крошки, лениво вытер рушником губы и пальцы. Живот раздулся, пришлось распустить пояс на пару дырок. Он скинул богатые одежды и облачился в портки с волчовкой и поясом. С этой одежей уже сроднился и не променяет ни на какую другую.

Затем блаженно закрыл глаза и откинулся на ложе, закинув под голову руки. В тот же миг в стене неслышно приоткрылась дверь, незаметная из-за покрывающих стену барельефов. В комнату ступила невысокая человеческая фигурка.

Она медленно вышла из тени, и свет луны упал на юное лицо девушки, заиграл на светлых волосах, что водопадом спускаются на хрупкие плечи.

Всё тот же зелёный охотничий костюм, только нет шапочки, которая была в первую встречу с Таргитаем. Глядя на сладко спящего и плямкающего губами невра, София присела на край ложа и несколько мгновений любовалась спящим.

Затем протянула руку и коснулась его ладони, легонько сжала.

– Таргитай! – позвала она, и на лице расцвела нежная улыбка. – Таргитай, проснись!

Воротник зелёной шёлковой куртки расстёгнут, там виднеется бледная, нетронутая солнцем кожа. Ещё ниже ткань легонько натягивают тугие кончики грудей.

Выражение лица дудошника изменилось, брови взлетели, демонстрируя удивление, словно он во сне узрел диковинное существо.

– Таргитай! – вновь негромко позвала принцесса, не отводя глаз от лица и золотистых волос, разметавшихся по подушке.

Невр вздрогнул и открыл глаза. Он спросонья принялся всматриваться до рези в глазах, пытаясь понять, кто перед ним.

Наконец, на лице проступило узнавание. Не отводя удивлённого взгляда, он поднялся и, отодвинувшись, сел на подушку.

– Царевна София, – сказал он сонно, зевая во весь рот, – что ты здесь делаешь? Юные девушки не должны пробираться по ночам в спальню к мужчинам. Всё должно быть наоборот.

Девушка прожгла его негодующим взглядом. Однако негодование ушло, взгляд сделался тёплым и заинтересованным, хотя ещё и остались следы возмущения.

– Вот именно, что наоборот! – согласилась она расстроенно. – С того самого дня, как ты появился во дворце, то ни разу ко мне не зашёл! Я тебя ждала, могучий Таргитай! Хотела поблагодарить за то, что спас меня, выхватил из рук разбойников…

Дудошник снова зевнул, прикрыв рот широкой ладонью.

– Пустяки. Я всегда рад сделать доброе дело. Тем более, когда в беде юная дева.

София придвинулась ближе, смотрит в пол. Скулы её порозовели.

– Скажи, герой, а зачем ты тогда бросился на мои носилки и сломал их? Ведь, если бы ты этого не сделал, мне не пришлось бы убегать, и меня не настигли разбойники.

Она устремила на Таргитая взгляд, полный надежды.

– Скажи мне честно, зачем? Неужели не мог пройти мимо, убоявшись стражи и наказания?

В голосе и взгляде девушки столько нежности, столько жара, что Таргитай беспокойно заёрзал.

– Какие чувства вели тебя в тот момент? – спросила она. – Это была… любовь?

Таргитаю в лицо бросилась краска. С губ едва не сорвалось, что она ещё ребёнок, а он принял её за взрослую девушку, но вовремя прикусил язык,