Девяносто дней Женевьевы - Люсинда Кэррингтон

Дама в средневековом одеянии подтрунивала над мужчиной в костюме самурая.

– Что, Майлз, очень хочется показать народу свою мускулистую грудь? Да ты просто чокнутый эксгибиционист.

Самурай усмехнулся.

– Если в торгах участвует Аманда, я покажу не только грудь, а и еще кое-что. Конечно, если смогу снять с себя эти странные шмотки.

– Тебе нужно было выбрать костюмчик попроще, – сказала средневековая дама. – С таким накачанным телом ты запросто мог бы работать телохранителем или кем-нибудь в этом роде.

– Ты не видишь моего тела. Оно скрыто под этой чертовой юбкой, – возразил мужчина.

– У меня фотографическая память, дорогой. Я помню всех своих мужчин.

– Только не говори об этом Аманде. Она будет в шоке, – засмеялся самурай.

– Ты думаешь, она не знает? Мы с ней уже обменялись впечатлениями.

– О женщины! – воскликнул самурай. – У вас нет ни стыда ни совести.

Женевьеве был виден темный танцевальный зал. Прозвучали фанфары, и первый доброволец, пройдя между рядами кресел, поднялся на сцену. Это была девушка, одетая в костюм кошки. На нее сразу же направили прожектор. Девушка встала на маленький помост и подняла над головой свой номер. Помост начал медленно вращаться. Заиграл оркестр. Кто-то объявил в микрофон о начале торгов, и публика взорвалась аплодисментами.

Девушка сняла комбинезон, соблазнительно извиваясь и покачивая бедрами. Кроме комбинезона на ней было только нижнее белье, и поэтому она довольно быстро ушла с помоста. У девушки была необыкновенно стройная фигура и маленькие груди. Она принимала сексуальные позы, а зрители подбадривали ее громкими аплодисментами. Все тот же (уже знакомый) голос объявил в микрофон, какую сумму она собрала. «Мой стриптиз будет гораздо лучше. Если Синклер хочет увидеть шоу, он его увидит», – подумала Женевьева, довольно улыбнувшись.

Когда она наконец вошла в танцевальный зал, в глаза ей ударил яркий луч прожектора. Ослепленная светом, Женевьева не смогла рассмотреть лица зрителей. Она встала на вращающийся помост, и, как только заиграла музыка, ее тело начало двигаться. Это будет очень легко. Ей это понравится. Она была уверена в том, что Синклер смотрит на нее. Однако когда из темноты назвали начальную цену (была сделана первая ставка), голос показался ей незнакомым и каким-то невнятным.

– Двадцать пять за цилиндр.

– Итак, предложили двадцать пять фунтов за то, что леди снимет цилиндр, – крикнул в микрофон аукционист.

Женевьева едва сдержала улыбку. «Если они именно так проводят торги, то я смогу собрать для благотворительного взноса внушительную сумму», – подумала она. Под звуки фанфар она сняла цилиндр.

– И пусть она распустит волосы! – крикнул покупатель.

– Плюс еще пять фунтов за волосы, – объявил аукционист.

– Еще пять? Я не могу себе этого позволить!

Эта реплика была встречена смехом, свистом и громким улюлюканьем.

– Он заплатил пять фунтов? – упорствовал аукционист. – Волосы не распустят до тех пор, пока он не заплатит.

Женевьева не видела, как передают деньги. Она подчинялась невидимому аукционисту, четко выполняя его команды. Ожидая, пока закончится этот забавный спор, Женевьева исполняла медленный эротический танец на вращающемся помосте.

– Сто фунтов за фрак!

Женевьева медленно сняла этот предмет одежды. Она изящно повела плечами, и фрак упал к ее ногам. Наклонившись, Женевьева подняла его за узкие фалды и, несколько раз хлестнув им себя между ног, отбросила в сторону.

– Сто за рубашку.

– Рубашка стоит дороже! – крикнул аукционист.

– Сто пятьдесят.

Женевьева решила подразнить зрителей и приподняла рубашку. Причем так высоко, что стали видны ее груди. Рук Женевьева не опускала, ожидая следующего предложения от покупателей.

– За рубашку нужно заплатить больше, – повторил аукционист.

– Двести.

– Двести за рубашку. Принято, – сказал аукционист.

Женевьева медленно расстегнула пуговицы и, кокетливо подняв край рубашки, снова опустила его. Плавно двигая плечами, она спустила рубашку до локтей и прикрыла ею грудь. При этом женщина продолжала танцевать, двигаясь в такт музыке. В зале стало намного тише, и Женевьева поняла, что зрители, позабыв обо всем, жадно пожирают ее глазами. Когда она бросила рубашку на пол, раздались радостные крики. Кое-кто даже свистнул.

Начались торги за оставшиеся предметы гардероба. Покупатели называли цену, однако ни один из голосов не был похож на голос Синклера. За пояс с подтяжками предложили сто фунтов. Потом по сто за каждый чулок, а за черный шелковый лифчик триста. На Женевьеве остались только узкие стринги, блестящая маска и туфли. «Интересно, сколько предложат за стринги?» – подумала она.

– Пятьсот фунтов.

Голос из зала ответил на ее вопрос. Женевьева схватилась за узкие шелковые ремешки, благодаря которым стринги держались на бедрах.

– Предлагаю тысячу фунтов за то, что эта леди проведет со мной в номере один час.

Это произнес другой голос. Издав громкий восхищенный возглас, зрители начали аплодировать. Потом снова послышался голос, предлагавший пятьсот фунтов.

– Плачу́ тысячу фунтов за стринги.

И снова раздались аплодисменты и радостные крики.

– Две тысячи, – произнес второй голос, и в зале стало тихо. – За два часа наедине с этой женщиной.

«Похоже, это голос Синклера», – подумала Женевьева. Однако в зале было так шумно, что она могла ошибиться. «Такую высокую цену мог предложить только Синклер», – решила она. Записка, которую ей передали, была написана почерком Синклера, и только ему одному было известно, какой костюм она наденет.

– Дама имеет право выбора, – объяснил аукционист. – Однако в любом случае ее благотворительный взнос увеличится. Вот только непонятно – на тысячу или на две?

Женевьева была так уверена в том, что за нее торговался именно Синклер, что, не раздумывая ни минуты, сказала:

– Я согласна продать два часа своего времени.

И снова зрители захлопали, закричали и засвистели. Она проехала еще один круг на помосте, наслаждаясь аплодисментами, а потом сошла с него. Когда она спустилась со сцены, ей подали одежду. Женевьева надела фрак, почувствовав приятную прохладу шелковой подкладки.

– Комната номер тридцать два, – сказал ей парень в униформе. – Это красивая комната.

Женевьева вышла в ярко освещенное фойе. Широкая лестница была устлана толстым красным ковром. Женевьева была уверена в том, что в комнате номер тридцать два ее ждет Синклер.

Подойдя к двери, она остановилась. Женевьеве не хотелось туда заходить, ведь она понимала: скорее всего, это их последняя встреча. Ей придется смириться с тем, что таким мужчинам, как он, не нужны серьезные отношения. В следующий раз они встретятся уже в ее кабинете и будут разговаривать друг с другом вежливо и спокойно, как и положено деловым партнерам. Тряхнув головой, Женевьева отогнала от себя эти грустные мысли.