Мечтатели Бродвея. Том 1. Ужин с Кэри Грантом - Малика Ферджух

Увидев, как она идет ему навстречу сквозь снег, Эддисон не вздрогнул, не удивился, как будто знал, что она здесь. Она остановилась шагах в десяти, чтобы не попасть в круг света от холла и маркизы. Их дыхания клубились бледным туманом вокруг лиц.

– Что вы здесь делаете, детка? – спросил он.

Когда-то Пейдж задала подобный вопрос с точно такой же интонацией маленькому мальчику, пытавшемуся забраться в мусорный бак, куда попал его мячик.

– Я жду вас, – еле слышно произнесла она.

Эддисон достал из кармана кожаный портсигар, вынул сигарету, не спеша зажег ее и, затянувшись, выдохнул длинную струйку дыма.

– Это неразумно, – сказал он мягко.

Но она уже преодолела несколько разделявших их шагов. Он увидел ее в круге света – мокрые заснеженные волосы, белое от холода лицо, дрожащий подбородок. Отбросив сигарету, он схватил ее за руку.

– Боже милостивый… Пейдж! – воскликнул он испуганно. – Вы же совсем замерзли.

И он повел ее, крепко взяв под локоть, в теплый холл.

– Добрый вечер, мистер Де Витт, – поздоровался консьерж за сверкающей лаком стойкой. – Добрый вечер, мисс.

В лифте Пейдж повернулась спиной к зеркальной стене, чтобы прислониться к ней… и не видеть нечто жуткое, серое и насквозь мокрое, мелькнувшее перед ней, когда открылись двери, – оно было ни на что не похоже, но, вероятно, это была она, больше некому.

– Вы простудитесь насмерть, – ворчал Эддисон. – Сколько времени вы здесь проторчали, маленькая дурочка?

Она рассмеялась каким-то мелким, как дрожь, смехом и ничего не ответила.

Квартира действительно была освещена, этот свет Пейдж видела снизу и не удивилась бы, появись перед ней женщина. Жена, или любовница, или даже мама. К характеру Эддисона подходили все три варианта.

Но появился Хольм.

– Сэр, – сказал он, – на улице такой снег, что я позволил себе оставить на плите…

– Спасибо, Хольм, – ответил Эддисон, передавая ему шляпу. – Камин в библиотеке горит?

– Угли, скорее всего, еще не погасли. Я подброшу дров.

– Будьте добры, Хольм. И принесите чашку горячего бульона. Идемте, Пейдж.

Снег выписывал арабески на стеклах французских окон. Вслед за Эддисоном Пейдж пересекла две большие комнаты, которые ее мозг, несмотря на оцепенелость от холода, сразу определил как по-мужски строгие.

Он привел ее в кабинет с панелями и темно-зеленым ковром на полу; мебель тут была частью обитая кожей, частью из темного дерева, три стены полностью заняты книгами. Эддисон усадил ее в кресло, словно прибывшее прямиком из замка где-нибудь в Шотландии.

Вернулся Хольм с чашкой бульона и корзиной дров и принялся деловито раздувать огонь. Он, тоже худой и высокий, в двубортном пиджаке с медными пуговицами и черных брюках, мог бы быть уроженцем далеких кельтских равнин, но цвет кожи и певучий акцент указывали скорее на Атланту или Новый Орлеан.

Бульон разлился у Пейдж внутри, словно горячая кровь.

– Вам лучше?

Она едва заметно кивнула и спросила:

– Так это здесь вы пишете ваши статьи?

– Я пишу их в постели, – ответил Эддисон. – Или в ванной.

Он стоял вплотную к ней, нависая над креслом, в котором она съежилась, поджав ноги, и снова улыбался уголком рта, по своему обыкновению, непонятно над чем посмеиваясь.

– Вы пришли снова просить меня о прослушивании у Блумгардена? – задал он следующий вопрос. – Не беспокойтесь, я обязательно поговорю о вас… когда вы будете готовы.

Она проглотила шпильку молча, глубоко задетая. Блумгарден давным-давно вылетел у нее из головы.

– Нет, – сказала она очень тихо. – Я пришла не из-за Блумгардена. Я зря просила вас об этом, я знаю. И знаю, что мне надо еще много работать. Вы правы, я пока не готова.

Он неопределенно повел плечом. Легкие победы ему не нравились. Эддисон лучше чувствовал себя в схватке с сильным противником.

– Объясните мне тогда, – снова заговорил он, – что вы делали у моего дома в этот вечер начала новой ледниковой эры?

Ох уж эти его выражения… Никогда он не говорил как все люди.

– Я гуляла, – ляпнула Пейдж.

Почерпнув немного сил в обжигающем глотке бульона, она продолжила:

– Я пошла посмотреть рождественскую иллюминацию, мальчик в колпачке с блестками сказал, что я красивая, и подарил мне карамельное яблочко, а потом я заблудилась, потерялась… Я уже давно потерялась, а вы которую неделю не отвечаете на мои звонки.

И она расплакалась, уткнувшись носом в чашку. Эддисон тихонько прищелкнул языком. Он постоял немного, глядя на нее, и присел на корточки рядом с креслом. Положив локоть на подлокотник, подпер кулаком подбородок и, улыбаясь, посмотрел ей в лицо. Пейдж не знала, чему он улыбается, улыбка была на первый взгляд ласковая, но в ней, она отлично это знала, могло таиться коварство.

– Перестаньте плакать, детка, – прошептал он. – А то похудеете.

Ну вот. Коварство. От этого ей захотелось заплакать еще сильнее, но она сдержалась, чтобы он ее не возненавидел.

– Вы мне не верите, когда я говорю, что потерялась?

– Что вы. Я верю вам, Пейдж. Но боюсь, что…

Он коснулся ее губ кончиком ногтя. С таким же выражением лица, какое было у ее матери, когда Чип, младший братишка Пейдж, выдавал какую-нибудь несусветную ложь, например, что сосед по парте съел все его тетради.

– Боюсь, – повторил он, – что вы сейчас строите из себя капризницу. Капризницы меня утомляют, а я не хочу утомиться от вас, Пейдж.

Она спрятала глаза за чашку, прижавшись лбом к фарфоровому краю. Он не хочет утомиться от нее. Она не поняла в точности, что значила эта фраза, только почувствовала, что наконец-то, может быть, услышала от него что-то доброе.

– Если бы я была капризницей, – парировала она, – то сначала сделала бы прическу в салоне «У Жан-Пьера» и позаимствовала у Эчики помаду от Коко Шанель, а не пришла бы к вам как мокрая собачонка с Фултон-стрит.

– Ах, – усмехнулся он. – Как знать? Возможно, вы более тонкая актриса, чем сами думаете. Нельзя недооценивать мелодраматический эффект мокрых собачонок.

Он встал и включил проигрыватель. Пластинка уже стояла. Комнату наполнили звуки джаза, отрывистые и нежные.

– Дюк Эллингтон. Creole Rhapsody. Эта музыка напоминает мне о вас… Встаньте.

Он протягивал ей руку. Пейдж поставила чашку и послушно встала. Эддисон обнял ее за талию и повел в танце, прижав к себе полами пальто, которое он так и не снял. Пейдж часто случалось танцевать с Эддисоном в клубах и ресторанах, но наедине – никогда. И не целовались они ни разу. У нее закружилась голова при мысли, что сейчас он ее поцелует.