Ромейский талисман - Андрей Астахов

– Да что вы говорите такое? Не мог он умереть! Он сильный, он… – Тут Ольга запнулась, рыдания закипели в горле, все поплыло перед ее взглядом. – Как умер, когда?

– Сегодня.

– А Ивка? Она где?

– Пойдем с нами, – велел первый волхв, посмотрел мрачно. – Лошадей тут оставьте.

Ольга с трудом спешилась. Некрас тут же приблизился, захотел поддержать ее, но девушка оттолкнула его руку и так посмотрела на молодого человека, что Некрас ощутил испуг. Они вошли вслед за волхвами внутрь палисада и оказались на обширном майдане с торчавшими на нем деревянными столбами, вокруг которого располагались полуземлянки волхвов. Ольга думала, что ее проведут в одну из этих землянок, чтобы показать ей тело Ворша и позволить встретиться с Ивкой, – Ольга была уверена, что ее подруга была с Воршем до последнего мгновения. Но их повели дальше, за землянки, за священные костры. Они оказались на деревянной лестнице, обвивающей дальний склон холма. Один из волхвов с факелом в руках шел впереди, освещая путь, второй замыкал шествие. Некрас хотел заговорить с Ольгой, но не решался – девушка выглядела ошеломленной.

Лестница привела к зияющему в склоне холма входу в пещеру – здесь, в железной жаровне, ярко пылали угли. Некрас сразу ощутил тяжелый звериный запах, будто вошли они в логово животного. Короткий коридор, наклонно уходящий в глубь холма, закончился массивной оградой из остро заточенных рожнов, направленных остриями внутрь пещеры. Волхв с факелом прочитал какой-то заговор над оградой, потом отодвинул ее так, чтобы можно было пройти вовнутрь. Звериный смрад стал густым, и теперь к нему примешивался еще новый запах – горелой смолы и паленого волоса.

Некрас услышал, как протяжно и душераздирающе закричала Ольга, бросился к ней – и встал как вкопанный. Маленькая пещерка была буквально залита кровью. Свернувшаяся кровь пятнала глинистые стены, песок на полу, массивный дубовый столб, врытый в самом центре пещерки. Миг спустя Некрас увидел два безжизненных тела, лежавших одно подле другого. Мертвое существо, прикованное цепью за шею к столбу, Некрас поначалу принял за медведя, но потом, присмотревшись, задрожал.

Звероподобная тварь, покрытая черно-бурой неопрятной шерстью, имела морду, очень похожую на человеческое лицо. И Некрас вслед за Ольгой узнал это лицо, хоть и было оно изуродовано черным колдовством, залито кровью и искажено смертью. Рядом с трупом того, кто когда-то был Воршем, лежала на окровавленном песке Ивка – широко раскинув руки, обратив остановившийся взгляд к своду пещеры.

– Ивка-а-а! – Ольга опустилась на колени прямо в кровавую лужу, обхватила тело подруги, завопила протяжно, так, как могут голосить над покойником только женщины. – Что ты натворилаааа! За что мне такое горе-е-е-е! Ой, мамочки-и-и-и! Мама-а-а-а!

От этого исполненного всепоглощающего горя крика, от тяжелого зрелища и запаха смерти Некраса начало рвать. Волхвы стояли молча, ни один из них не осмеливался заговорить, объяснить, что же тут случилось. Лишь когда Ольга обернула заплаканное искаженное страданием лицо к волхвам, один из них решился.

– Мы говорили ей, княгиня, – сказал он. – Она не послушалась нас. Все просила побыть с ним рядом. Верно, любила его сильно. И вот, подошла слишком близко. Когда мы с Вилком подоспели, уже поздно было – он ее схватил, подтащил к себе и горло перегрыз. Мы его факелами пытались жечь, чтобы он девушку выпустил. Но не мы его убили, княгиня. Как прошло у него затмение, как уразумел он, что сотворил, так сам себе в горе своем великом голову о столб разбил. Не гневайся, княгиня. Так уж боги судили.

Ольга перестала голосить, теперь лишь часто всхлипывала, положив голову Ивки себе на колени. Волхвы ждали, уважая скорбь княжеской невесты. Некрас, борясь со слабостью и головокружением, держался за их спинами: он не мог заставить себя подойти близко, еще раз посмотреть на мертвых. Если бы не Ольга, он давно бы кинулся вон из этого смрадного страшного места. Но Ольга была здесь, и Некрас терпел и ждал. А Ольга продолжала всматриваться в полузакрытые глаза Ивки, в ее безжизненное лицо, будто хотела уловить в нем какие-то признаки жизни, убедиться, что нет, не умерла ее подруга, жива, просто спит. Потом она вспомнила о фляге с живой водой.

– Что ты делаешь? – спросил тот из волхвов, которого звали Вилком.

Ольга не ответила. Она лила воду на посиневшие губы Ивки, и живая вода, окрашиваясь кровью, стекала на пол пещеры и впитывалась в песок. Время текло, как эта вода. Потом Ольга будто очнулась. Перестала лить воду, выпустила тело подруги. С помощью одного из волхвов поднялась на ноги.

– Она умерла, – сказала она, обращаясь к Некрасу. – Вода не поможет. Не успели мы.

– Идем, княгиня, – тихо, но твердо сказал Вилк. – Нечего тут оставаться. Вернешься в Вышнеград, поплачь по ним. А мы их упокоим по обряду, как положено.

– Возьми на обряд. – Ольга стянула с пальца тяжелый золотой перстень, подарок Хельгера, протянула волхву, но тот покачал головой и не взял его. Тогда Ольга молча, не глядя на Некраса, направилась к выходу.

Некрас поплелся следом. Он начал приходить в себя, лишь когда свежий ночной воздух овеял его, прогоняя жуткий запах смерти. Обратный путь до коновязи у входа в святилище они прошли в молчании. Некрас пробовал заговорить с девушкой, но Ольга будто и не слышала его.

– Всех я потеряла, – сказала она внезапно, едва они отъехали от Перунова капища, провожаемые взглядами волхвов. – Один ты у меня остался, Некрас.

– Я тебя теперь никогда не брошу, – отвечал Некрас горячо. Понимая, как сейчас нужны его ненаглядной эти слова. – До самой смерти с тобой останусь. Клянусь!

– Не клянись. Боги не всегда нас слышат, а вот Мара всегда рядом.

– Что ты, Олюшка?

– Обещай, что выполнишь все, о чем попрошу тебя. И не осудишь.

– Обещаю. – Некраса поразила странная решимость в глазах Ольги.

– Ты ведь мой, так?

– Твой навсегда.

– Я знаю. – Ольга приблизилась к Некрасу и, перегнувшись в седле, поцеловала юношу в губы. – Хочу, чтобы ты был моим до конца.

Хельгер с трудом прошел к очагу, тяжело опустился на лавку у огня. Каждый вечер он садился возле очага, смотрел на огонь – с юности Хельгер любил смотреть на огонь. Но в этот раз князь не мог согреться, хотя в палатах было тепло. Его бил озноб. Последние четыре дня болезнь вроде бы оставила его, и старый князь чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы вернуться к княжеским заботам. Но этим вечером он снова почувствовал себя плохо. Тошнота и головная боль накатились внезапно, едва Хельгер вернулся после вечерней трапезы в свои покои. Потом к этому прибавилась нестерпимая жажда, будто огонь полыхал в чреве князя.

– Шелест! – слабым голосом позвал Хельгер, когда понял, что жар, идущий от очага, не прогоняет озноба.

Внезапно у него появилась мысль о яде. Трапезничал он со своими гриднями, с которыми прожил бок о бок не один год. Никогда у старого Хельгера не возникало мысли о том, что кто-нибудь может его отравить. Он ел то же мясо, что и его воины, пил то же вино. Кто, почему, зачем, как подмешал яд? Хельгер подумал об Ингваре, но потом отбросил эту мысль. Да, Ингвар до сих пор ходит потерянный и озлобленный из-за медальона, но неужто мог он так поступить? Где взял яд?