История Сирии. Древнейшее государство в сердце Ближнего Востока - Филип Хитти

Соперником Папиниана был его земляк и преемник Ульпиан. Ульпиан (Домиций Ульпиан) родился в Тире и преподавал в его северном соседе Берите. С кафедры его призвали в столицу цивилизованного мира, чтобы помогать Папиниану в управлении империей от имени цезарей сирийской династии. Преемник Каракаллы Элагабал, ставший императором в 218 году, отстранил Ульпиана от дел, но Александр Север, вступив на престол в 222 году, восстановил его в должности советника императора. В этом качестве Ульпиан провел судебную и другие реформы, которые не понравились определенным кругам. В 228 году он погиб от рук солдат, которые ночью ворвались в императорский дворец, куда он бежал в поисках убежища, и убили его в присутствии императора и его матери.

Ульпиан прожил дольше и сделал больший вклад, чем Папиниан. Составители дигест взяли из его работ около 2500 фрагментов – в общей сложности треть всего объема. В Кодексе Феодосия, составленном в 438 году для Восточной Римской империи, все труды Ульпиана и Папиниана признаны авторитетными для судей. Стиль Ульпиана проще и яснее, чем у Папиниана. Благодаря столь обильному цитированию их трудов оба юриста оказали непреходящее влияние на законодательства Европы.

До начала V века в Берите преподавали на латыни. Затем латынь сменилась греческим. К тому времени политически и интеллектуально Берит покинул орбиту Рима и был втянут в орбиту Константинополя. Однако есть такие произведения сирийской литературы, написанные на варварском греческом в период ранней Римской империи, которые оказали на человечество куда более долговечное и благотворное влияние, нежели все греческие и латинские классики, вместе взятые. И мы имеем в виду Евангелия и другие раннехристианские книги.

Около 6 года до н. э. родился тот, кто и разделил историю человечества на две эры. В то время все взгляды были обращены к Риму, хозяину мира, и его блистательному трону, воздвигнутому августейшим Цезарем. То, что какой-то сын плотника из далекой глухомани собрал вокруг себя приверженцев, учил, проповедовал, исцелял и умер на кресте за свои убеждения, никак не занимало историков. Историк более младшего поколения, единоверец и соотечественник Иисуса, посвятил этому, по его же словам, «мудрому человеку», делавшему «изумительные деяния», короткий абзац, который заканчивается такими словами: «Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени»[208]. Единственный латинский историк, который упоминает человека по имени Christus[209], вскользь замечает, что его «казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат». Это, видимо, произошло около 27 года н. э. Однако те, кто был ближе всего к Иисусу в Галилее и Иудее и лучше всего знал его, были убеждены в том, что это не обыкновенный человек, а Сын Божий. Они с готовностью начали новую жизнь и, как и он сам, без колебаний были готовы расстаться с ней ради своих убеждений. Некоторые из них добросовестно записали наставления и деяния своего учителя. Так и появились Евангелия, наш главный источник сведений о жизни Христа. Этому на первый взгляд незаметному новому вероучению кучки еврейских крестьян в захолустном уголке великой и высокоцивилизованной Римской империи было суждено просуществовать еще много веков после того, как сама империя, казавшаяся столь прочной и вечной, пала и канула в забвение. Оно сумело пережить все остальные вероучения и философские доктрины Рима и Греции.

Ни одно экстраординарное событие в жизни Христа – рождение от девы, общение с высшими силами, чудотворение, распятие, нисхождение в ад, возвращение, вознесение на небеса – не имеет аналогов в предыдущем ближневосточном религиозном опыте. Едва ли хоть какое-то из его учений не предвосхитили еврейские пророки или ранние семитские учителя. Однако нигде нет такой же концентрации благородных мыслей и такого акцента на возвышенных идеях, и нигде нет иного человека, который бы столь же исчерпывающим образом исполнял то, что проповедовал. Даже у «золотого правила» есть ассирийская параллель VII века до н. э.: «Если кто делает тебе зло, отплати ему добром». В других высказываниях, содержащихся в Евангелиях, увековечена древняя арамейская, еврейская или ханаанская мудрость. Рождественский посыл «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк., 2: 14) перекликается с призывом Алийян-Баала к Анат:

Лейтмотивом нового послания была любовь, любовь к Богу и любовь к человеку. Одна любовь подразумевала другую. Сам Бог есть любовь. Через любовь христиане объединили человечество в одну семью с единым отцом. Таким образом, примитивное христианство противопоставило всеобщий идеал местечковому идеалу, преобладавшему повсюду. Греки и римляне смотрели на человечество с точки зрения гражданства. Сирийские христиане первыми дали миру продуктивное мировоззрение. Оценивая мир, она рассматривали его не в плане владения, а в плане ответственности. В их обществе не было мирских амбиций. Во всем они делали упор на долге бескорыстной преданности Богу и служения человеку, на внутренней духовности вместо обрядности и церемоний.

Ни в одном из эллинистических вероучений любовь не лежала в основе философии. Только стоицизм сделал шаг в этом направлении. Никто не учил, что бог-искупитель обращается даже к самому низшему из людей. Никто не адресовал столь важного послания к бедным и изгнанным, к мытарям и грешникам.

Едва ли хоть какая-то языческая религия затрагивала внутренние истоки поступков и жизни. Все они в первую очередь заботились о ритуалах. Никто не проводил столь прочной связи между религией и моралью и не уделял столько внимания загробной жизни.

Христианство тесно связывает нравственный образ жизни с религией. Таким образом благотворительность становится скорее актом веры, чем справедливости. Обиженным и несчастным новая вера предлагала компенсацию в надежде на будущую жизнь. В ином мире праведников ждут наслаждения, в которых отказывает им этот мир. Греки и римляне наделяли бессмертием только того, кто был благодетелем своего народа или инициатом какой-то мистической религии.

Таким образом, по своей идеологии, этике, эсхатологии и догматической определенности новая религия, очевидно, была в состоянии удовлетворить те духовные, интеллектуальные и социальные требования, которые просвещенные люди всего мира, по-видимому, предъявляли своим традиционным религиям, но безуспешно. Позднее, организуясь как учреждение, церковь разработала методы, значительно превосходящие все имеющееся в других религиозных системах. Медленно, но верно это сирийское вероучение заняло место духовного господства. Благодаря этому сирийская культура внесла свой третий и величайший вклад в мировой прогресс. Цивилизованный мир не всегда отдает себе отчет в том, что в христианской литературе Сирии нашли свое главное выражение его высшие идеалы.