Одиссея капитана Сильвера - Джон Дрейк

Из своей конуры Бонс захватил сундук и отправился с ним в трюм. Там он достал из сундука бумагу и галлонную бутыль оливкового масла. Хватило и кучу полить, и провести масляные дорожки во всех направлениях. Разлив и размазав масло, Билли снова вернулся в трюм и занялся последним подарком Флинта; Это бывший карманный пистолет, изящная игрушка со съемным стволом, позволяющим заряжать его с казенной части. Без ствола да без рукояти мало что осталось от этого оружия.

В таком состоянии, заряженный лишь порохом и пыжом, для стрельбы пистолет, конечно, не годился. Зато прекрасная из него получилась зажигалка.

Бонс взвел курок и поднес эту штуковину к куче сухой, не смоченной маслом бумаги. Так Флинт велел.

— Масло труднее зажечь, Билли, мальчик мой, — поучал Флинт. — Сначала вспыхнет сухое, а потом уже, от него, масло.

Билли благоговейно следовал мудрым словам вождя. Все-то он знал наперед. Бонс вспомнил последнюю беседу с Флинтом на «Морже». Флинт был с ним поразительно откровенен. Честнейший человек! Все остальные слышали от капитана разного рода басни и сказки, скроенные по обстоятельствам и с учетом особенностей восприятия аудитории. Но Бонсу Флинт всегда говорил правду.

— Не собираюсь я ни с кем ничего делить, Билли, цыпка моя. Ни монетки, ни пылинки. — Флинт не скрывал от Бонса, что он и своего верного прихвостня исключает из числа пользователей добычей. Он только рассмеялся и дернул Билли за нос. — Ни на сто сорок семь частей, ни на семьдесят четыре, ни на двадцать пять. Ни даже на две…

Вся добыча принадлежит Джо Флинту. В этом великая истина, и к этой истине причастен Билли Бонс.

— Остается еще уладить вопрос, как я попаду в Англию…

— В Англию, капитан? — удивился Бонс, как всегда, соображая с некоторым запозданием, пытаясь следовать в кильватере мудрой Флинтовой мысли.

— Да, в Англию, мистер Бонс, в Англию. Чтобы попасть туда, нужна мореходная посудина, а любое судно требует экипажа, никуда не денешься. Хотя бы сокращенного — чтобы довели корабль туда, откуда Плимут видать. А там — спаси Господь их драгоценные души! Но пока руки их тянут фалы, в головах их бродят нечестивые мысли о пиастрах да восьмериках, дублонах да луидорах. Ума не приложу, что мне с ними делать… Ничего, — рассмеялся Флинт, — верь мне, мы с тобой что-нибудь придумаем, дражайший мистер Бонс.

И Билли верил Флинту. Без Флинта он своего будущего не представлял. Жить — значит служить Флинту, об иной судьбе Бонс не помышлял. Он представлял себя любимым слугой Флинта, богатейшего землевладельца, собственника дворцов в городах и сельских имениях, так что и об участи своей не беспокоился.

Уладив абстрактное грядущее, Билли вернулся к реальности. Он нажал на спуск, кремень щелкнул, пламя охватило бумагу, и костер вспыхнул, Бонс чуть выждал, убедился, что пламя не погаснет, и подался вон, оставив люк открытым для тяги.

Он оглянулся, и в лицо ему пахнуло жаром. Кают-компания — лучшее место, чтобы такое устроить. Тонкие сухие доски переборок, тряпки, парусина… Ему ли не знать! Это, однако, спокойствия Бонсу не принесло. Наоборот. Билли — моряк от венца сальных волос на голове и до грязи под ногтями рук и ног. Он знал, что вытворил такое, за что бог моряков пошлет его душу в ад моряков, и даже Христос ему не заступник.

Преданность Флинту не спасала от когтей вины. Уж Бонсу ли не знать, что такое пожар на судне… Сухопутные крысы по глупости не понимают, как может судно сгореть в такой бездне воды, но моряки знают правду. Корпус сухой, просмоленный, паруса да фалы — все горит адским пламенем, особливо в тропическую жару.

Однако дело сделано, «Лев» обречен, пора и шкуру спасать. Билли Бонс занялся своим пробковым снаряжением. Остальному содержимому сундука подарил тяжкий вздох. Здесь все его имущество… Потом Бонс ощупью направился вперед по темному трюму, проломил пару люков, спрятался возле порохового склада, где работал кто-то из команды и куда поминутно юнги вбегали за пороховыми картузами.

Билли узнал одного из мелких мерзавцев, поливавших его неаппетитной смесью из экскрементов, и с трудом сдержался. Не время обращать на себя внимание. Он глянул назад, и ему показалось, что он увидел отблеск пламени. Но нет, вряд ли, ведь до кормовой «кают-компании» столько переборок… Понюхал — пока пожаром не пахнет.

Юнга унесся прочь, а Бонс пополз дальше, пробираясь вплотную к носу, чтобы покинуть борт, когда наступит наилучший для этого момент.

— Тебе надо дождаться, Билли, цыпленочек мой, — учил Флинт. — Пожар пойдет с кормы, и, когда все головы повернутся в ту сторону, ты плюхнешься в водичку.

Как всегда Флинт оказался прав.

— Пожар на борту! — донесся до ушей Бонса рык Сильвера. Все его услышали. Даже Израэль Хендс и его пушечная команда прекратили возню вокруг своей испанки. Все сознавали, какая опасность им угрожает..

Билли выполз из укрытия как раз перед фок-мачтой, один-одинешенек и, с трудом передвигая негнущиеся ноги, путаясь в пробковой сбруе, направился к борту. Обернувшись, Бонс окинул взглядом палубу, матросов, боровшихся с огнем, заметил и испанскую девятифунтовку, и видневшегося в далекой дымке «Моржа», посмотрел на изгиб берегового пляжа и зелень джунглей, голубое небо и горячее солнце… и наконец… наконец заставил себя взглянуть вниз, в мокрый соленый кошмар под ногами. Всю жизнь он провел вблизи от этой жижи, в лодке или на палубе, но никогда не пытался в нее погрузиться, не желал учиться плавать. Бывалый мореход Билли Бонс боялся воды.

На корме команда напрягала все силы в борьбе с огнем, работали насосы, мелькали ведра и шланги. Никто не смотрел в сторону Билли, скрючившегося на носу, дрожавшего, как юная дева в первую брачную ночь.

Если храбрость и преданность — добродетели (а как же может быть иначе?), то Билли Бонс проявил добродетель. Храбро боролся он с одолевшим его ужасом, беззаветную преданность делу выказал он. Может быть, бог моряков все же скостит ему часть вины за сотворенную в этот день добродетель…

Билли всхлипнул, зажал нос и… прыгнул.

9 сентября 1752 года. Южняя якорная стоянка. Предполуденная вахта (около десяти утра берегового времени)

Селена вышла на палубу и огляделась. На «Морже» творилось нечто невообразимое. На палубе валялись изуродованные трупы, извивались умирающие, вопили раненые, а Флинт, вооруженный окровавленной саблей, был очень занят тем, что добивал еще двоих членов экипажа, пытающихся от него удрать.

Внизу ее удерживал страх, и наверх она выбежала тоже со страху. Взломанная дверь не запиралась, но Селена так боялась команды, что не отваживалась показываться на палубе, не надеясь даже на защиту Флинта. Уплыть снова? Но она чувствовала себя обессиленной. Когда бабахнули пушки «Моржа», Селена забилась в уголок и сидела там, дрожа от страха. Но этот страх показался ей детским по сравнению с тем, что она испытала, когда вдруг одну стену ее убежища проломило ядро испанской пушки и исчезло сквозь дыру в противоположном борту, пропахав в полу солидную борозду. Селена взвизгнула и выбежала вон.