Путь войны - Александр Поволоцкий

- Лечить?

- Уже лечим, - произнес Русов. – Даем йодистый калий, готовим переливание плазмы, белковая диета… Но запас калия мал.

Крамневский несколько секунд мутным взглядом смотрел на желтую стену и место, где она переходила в чуть изогнутый потолок. Обычно неслышная и почти неощутимая на ходу вибрация корпуса била в череп, как будто командир «Пионера» приложил голову к отбойному молотку. Частые уколы боли простреливали от сердца к зубам.

- Почему так мало медикаментов для борьбы с облучением? – спросил он, наконец, с трудом сдерживая внезапную вспышку ярости. Разум Илиона понимал, что это реакция психики на напряжение, болезнь и общий эмоциональный фон. Но от понимания легче не становилось. Мутное, темное желание выплеснуть ярость и злобу на все и всех поднималось из глубин естества и почти целиком затопило его сознание.

- Лечить облучение - это все равно что «лечить пулю», - мягко объяснил Радюкин, прекрасно понимая состояние Крамневского. – Беда в том, что мы не только облучились, но многие еще и дышали радиоактивной пылью. Теперь в костях содержатся радиоактивные кальций и фосфор. Защиты практически нет - вернее, есть... но принимать эти медикаменты нужно заранее и в токсической дозе. Сейчас наша задача - убрать источники облучения внутри организма. Лечение сводится к тому, что мы сначала вымываем из костей радиоактивный кальций, а потом пытаемся вернуть нормальный. Не было нужды брать с собой большой запас таких медикаментов, господин капитан…

- Командир! – рявкнул Илион, с силой ударяя кулаком по столу. – Я же говорил – командир, и никак иначе! Капитаны – на «купцах»! Не было нужды, значит?!

- Я понял, - спокойно и ровно промолвил ученый. – Я понимаю, командир, прости.

Крамневский припечатал стол ладонью и открыл рот, собираясь высказать все, что думает, о сухопутных крысах, которые жизнь просидели по кабинетам и решили, что знают о море, но Радюкин опередил его.

- Илион, если ты сейчас пойдешь в разнос, мы все пропадем, - сказал он, неожиданно накрыв ладонью подрагивающие пальцы подводника. – Без здравомыслящего командира – никто не вернется. А мы должны вернуться. Эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, я боюсь, что там органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это пыль атомного взрыва.

С минуту Крамневский сидел недвижимо, тяжело и шумно дыша, пока его взгляд не прояснился. Злобный маньяк понемногу уступал место смертельно уставшему и тяжело больному человеку, держащемуся на одной силе воли. Заметив, что командир понемногу успокаивается, Радюкин убрал руку и закончил:

- Действительно не было нужды. Такого рода лекарства – не аспирин, они сами по себе очень токсичны. Это как встречный пал, чтобы сбить пожар – тот же огонь, только разрушений получается меньше. Их нет смысла брать бочками на весь экипаж, потому что нормальное применение требует госпитализации и полного покоя. Снизить рабочую нагрузку на экипаж мы не можем. Что возможно - это йодистый калий, симптоматическая терапия для всех, и льготный режим для трех-четырех наиболее пострадавших. Все.

- Ясно, - отрывисто произнес Крамневский. – Время?

- Мы сделали отдельную симптоматическую карту на каждого члена экипажа и тщательно дозируем лекарства, - вновь вступил в разговор Русов. – Неделю работоспособности гарантировать можно, дальше люди просто начнут падать с ног.

- А со стимуляторами?

- Стимуляторы… - старпом потер подбородок. – Никто не пробовал подхлестывать организм, поврежденный радиацией.

- ... эта чертова пыль... она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, как ил... и я боюсь, что это - органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это — пыль атомного взрыва, - проговорил Радюкин, сцепив пальцы в замок, и только побелевшие костяшки выдавали напряжение. – Атомные испытания. Мы должны вернуться и сообщить об этом, даже если придется всплывать и выдавать в эфир открытый текст.

- Мы фоним, - сообщил реактор-инженер. – После этой клятой пыли, слабо, но фоним. Все продули, вымыли дважды все пресной водой, чтобы без коррозии, но фон остался. Надо молиться, чтобы у шакалов наверху так же не было внешних радиометров. Иначе нас вычислят в момент, а форсированного режима реактора мы уже не обеспечим – сорвет всю заклейку. Не уйти ни в глубину, ни на скорости.

Крамневский посмотрел на Трубникова и спросил:

- Что с материалами?

Начальник команды радиоэлектронной разведки «Пионера» всегда имел очень злобный вид, благодаря глубоко посаженным глазам и тяжелому взгляду. Усталость и ненормированная работа не прибавили ему доброжелательности. Ответ последовал незамедлительно.

- Все носители, записи и аналитические материалы ежесуточно пакуются в герметичные капсулы и особые контейнеры. На контейнерах кодовые замки, коды вводятся заново каждые шесть часов. Если пренебречь процедурой, термитные заряды уничтожат записи. Даже если нас потопят и вновь поднимут, это ничего не даст противнику. Хотя… Не думаю, что в этом есть смысл. Но регламент соблюдается неукоснительно.

Крамневский задумался. Ему очень хотелось чаю на травах, такого, каким угощал Радюкина. Но чай закончился, а если бы и остался, Илион пребывал в уверенности, что желудок его не примет, последние несколько часов командира субмарины выворачивало наизнанку при одном виде еды. Организм принимал только воду, и то через раз.

Жаль. Немного терпкого, бодряще-ароматного напитка сейчас было бы так кстати…

- Подготовьте все, - медленно, тяжело заговорил он, взвешивая каждое слово. – И…

Илион посмотрел на своих подчиненных, глаза часто моргали, зрачки темнели в паутине красных прожилок, но взгляд был тверд.

- И перенесите в батискаф. Мы возвращаемся.

- Значит, нулевой вариант, - вздохнул Шафран.

Подводники как по команде встали, расходясь в полном молчании. И это молчаливая готовность почему-то напугала научного консультанта больше всего. В их движениях, емких жестах, чуть опущенных плечах была молчаливая, обреченная готовность.

- Господа, минутку, - воззвал Радюкин. – Это что за «нулевой вариант»? Не будете ли так любезны посвятить меня? – с едким сарказмом вопросил он.

Шафран быстро взглянул на Крамневского, который привалился к переборке, прикрыв воспаленные глаза, и опустился обратно на жесткое сиденье.

- Я втолкую, - сообщил он.

Теперь их осталось трое – командир, ученый и механик.

- В Морском Штабе долго думали, что делать, если нам придется пробиваться с боем, с врагом на винтах, - начал Аркадий. – Но ничего не выдумывалось. Единственная возможность – подкреплению пастись недалеко от зоны перехода, чтобы вовремя встретить и прикрыть «Пионера», но это невозможно. И все-таки один вариант появился.