Имя ветра - Патрик Ротфусс

Кроме того, злость согревает ночами, а уязвленная гордость может подвигнуть человека на отчаянные подвиги.

Главное здание было самым старым в Университете. Веками оно медленно разрасталось во всех направлениях, постепенно поглощая меньшие строения и дворики. Оно имело вид причудливой породы архитектурного лишайника, пытающегося захватить как можно больше квадратных метров.

Найти в этом месте то, что тебе нужно, было нелегкой задачей. Коридоры делали странные повороты, внезапно оканчивающиеся тупиками, или превращались в длинные извилистые окольные тропы. На проход из одного помещения в другое легко могло уйти минут двадцать, даже если располагались они в пятнадцати метрах друг от друга. Более опытные студенты, конечно, знали короткие пути: через какие аудитории и лекционные залы пройти, чтобы быстрее попасть туда, куда нужно.

По меньшей мере один из двориков был полностью изолированным, и попасть в него можно было только через окно. По слухам, существовало несколько комнат, замурованных кирпичом, — часть из них вместе со студентами. Рассказывали, что их привидения до сих пор бродят ночью по залам, оплакивая свою участь и жалуясь на столовскую еду.

Мое первое занятие проходило в главном здании. К счастью, однокашники предупредили меня, что в этом здании непросто найти класс, так что хоть я и поплутал немного, но пришел даже раньше.

Найдя наконец нужный мне кабинет, я с удивлением заметил, что он напоминает маленький театр. Сиденья шли вверх полукруглыми ярусами перед маленькой, поднятой на возвышение сценой. В больших городах моя труппа давала представления в местах, весьма похожих на это. Мысль эта меня успокоила, и я нашел себе местечко в задних рядах.

Наблюдая, как другие студенты медленно просачиваются в зал, я начал вскипать от возбуждения. Все они были старше меня по крайней мере на несколько лет. Я прокрутил в голове первые тридцать симпатических заклятий, а театр все заполнялся взволнованными студентами. Всего нас было человек пятьдесят, и мы занимали около трех четвертей зала. У некоторых были с собой перья и бумага с твердой подставкой, чтобы писать на ней. У некоторых — восковые дощечки. Я не принес ничего, но это меня не особенно беспокоило: память у меня всегда была прекрасная.

Магистр Хемме вошел в зал и, поднявшись на сцену, встал за каменный стол. В черных магистерских одеждах он выглядел весьма эффектно, так что не прошло и пары секунд, как перешептывающаяся, ерзающая ватага замерла в тишине.

— Так вы хотите быть арканистами? — начал магистр. — Хотите той магии, о которой вы слышали в сказках на сон грядущий? Вы наслушались песен о Таборлине Великом: рвущиеся языки пламени, магические кольца, плащи-невидимки, мечи, которые никогда не тупятся, зелья, от которых начинаешь летать. — Он с отвращением потряс головой. — Что ж, если это то, чего вы ищете, можете уходить прямо сейчас — здесь вы этого не найдете. Потому что всего этого не существует.

В этот момент вошел один студент и, поняв, что опоздал, быстро уселся на свободное место. Но Хемме его заметил.

— Здравствуйте. Рад, что решили заглянуть. Как вас зовут?

— Гел, — робко отозвался парень. — Извините. У меня никак не получалось…

— Гел, — прервал его Хемме. — Куда вы пришли?

Гел открыл рот на секунду, прежде чем ему удалось сказать:

— На принципы симпатии…

— Я не люблю медлительности на своих уроках. К завтрашнему дню вы подготовите доклад о создании симпатических часов, об их отличиях от предшествующих, более капризных часов, которые используют гармоническое движение, и их влиянии на правильное обращение со временем.

Парень заерзал на сиденье:

— Да, сэр.

Хемме вроде бы удовлетворила его реакция.

— Очень хорошо. Так что же такое симпатия?

Еще один мальчик вбежал в класс, прижимая к груди доску. Он был совсем юн, то есть не больше чем на пару лет старше меня. Хемме остановил его, прежде чем тот успел сесть.

— И вам здравствуйте, — сказал он преувеличенно любезно. — А вы кто?

— Бэзил, сэр.

Мальчик неуверенно застыл у дверей. Я узнал его: я шпионил за ним на приемном собеседовании.

— Бэзил, вы случайно не из Илла? — спросил Хемме, ядовито улыбаясь.

— Нет, сэр.

— О, — сказал Хемме, изображая разочарование. — Я слышал, что иллийские племена используют солнце, чтобы определять время, и поэтому не имеют должного понятия о пунктуальности. Ну, раз вы не иллиен, то я не вижу никакого извинения вашему опозданию. А вы?

Губы Бэзила беззвучно двигались секунду, словно пытаясь составить оправдание, потом выбрали явно лучшее:

— Нет, сэр.

— Хорошо. К завтрашнему дню вы можете подготовить доклад об иллийском лунном календаре в сравнении с более точным и цивилизованным атуранским календарем, с которым вы уже должны быть к этому времени знакомы. Садитесь.

Бэзил безмолвно, как побитая собака, поплелся к ближайшему сиденью.

Хемме находил все новые поводы задерживать лекцию, поджидая следующего запоздавшего студента. Поэтому когда бедняга нерешительно переступил порог, в зале почти звенела напряженная тишина.

Это была девушка лет восемнадцати. Редкая птица. Соотношение мужчин и женщин в Университете где-то десять к одному.

Лицо Хемме смягчилось, когда она вошла. Он быстро сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать девушку.

— О, моя дорогая. Я чрезвычайно доволен, что мы еще не начали сегодняшнее обсуждение.

Он взял ее за локоток и провел вниз по ступенькам к свободному месту в первом ряду.

Девушку явно смутило такое внимание.

— Извините, магистр Хемме. Главное здание больше, чем я полагала.

— Не волнуйтесь, — сердечно произнес Хемме. — Вы здесь, и это главное.

Он заботливо помог ей разместить бумагу и чернила и вернулся на сцену.

Тут уже казалось, что он действительно начнет читать лекцию. Но он снова посмотрел на девушку:

— Простите, мисс. — Она была единственной женщиной в классе. — Простите мои дурные манеры. Как вас зовут?

— Риа.

— Риа — это сокращение от Риан?

— Да, — улыбнулась она.

— Риан, не могли бы вы положить ногу на ногу?

Просьба была высказана в таком серьезном тоне, что в классе не раздалось ни единого смешка. Обескураженная, Риан скрестила ноги.

— Ну теперь, когда врата ада закрыты, — сказал Хемме в своей обычной, более грубой манере, — мы можем начинать.

Так он и сделал, весь остаток лекции не обращая на девушку внимания. Полагаю, это доброе дело он совершил по чистой случайности.