Падение в бездну - Валерио Эванджелисти

Падре Михаэлис покачал головой.

— Воистину, существует известное сообщничество итальянских аристократов в деле укрывательства еретиков от карающей руки церкви. Карнесекки пользуется покровительством великого герцога Козимо Медичи. И до тех пор, пока Папа тоже принадлежит к семейству Медичи, наш приятель сможет спокойно жить во Флоренции, сколько ему вздумается.

— Да, но папы часто сменяются, — прошептал кардинал. — Брату Микеле Гизлери известно, что пока Карнесекки недоступен, но если обстоятельства поменяются, у нас есть неопровержимые доказательства, необходимые, чтобы отправить его на костер.

Тут он сильно понизил голос, так, что его стало еле слышно.

— Перейду ко второй части поручения. Брат Гизлери — человек широких взглядов, и его не заботит то обстоятельство, что вы, бывший доминиканец, перешли в орден иезуитов согласно некорректной процедуре. Он просил дать вам понять, что, как только это станет возможным, он передаст Святую палату во Франции в руки иезуитов. И хочет поручить руководство вам, ибо больше не видит никого, кто был бы этого достоин.

Падре Михаэлис вздрогнул от радости, но быстро скрыл свои чувства, опустив глаза.

— Если вы с ним увидитесь или будете ему писать, поблагодарите его за доверие. Я постараюсь быть его достойным.

— Тот, кто заслужил, не должен благодарить, ибо награда исходит от Господа.

Ипполит д'Эсте собрался встать, но Михаэлис жестом его удержал.

— Простите, ваше преосвященство, но, пока мы здесь, я бы хотел поделиться с вами одной проблемой, которая не дает мне покоя.

— Говорите, но скорее. Думаю, нас уже ждут, и, потом, здесь невыносимо холодно.

— О, буду очень краток.

Михаэлис поискал слова, чтобы выразиться как можно полнее.

— При королеве-регентше существует сила, которую очень трудно одолеть, — это влияние ее советников Франсуа Оливье и Мишеля де л'Ониталя. И самая большая трудность состоит в том, что Екатерина Медичи окружила себя магами и астрологами, осыпает их почестями и относится к ним как к истинным советчикам.

— Знаю, но поделать ничего не могу. Предрассудки становятся любимым времяпрепровождением суверенов.

— Однако у меня есть доказательства, что многие некроманты, с которыми консультируется королева, принадлежат к некой секте, посвятившей себя демоническим культам.

На лице кардинала отразилось внимание.

— Королева об этом знает?

— Не думаю. И сомневаюсь, что ее легко будет в этом убедить.

— Если у вас есть доказательства, почему бы вам не представить их инквизиции? — Тут Ипполит д'Эсте поджал губы: — Ах да, я же забыл, что во Франции нынче нет инквизиции. Кардинал де Лорена сложил с себя полномочия.

— Да. И потом, мои доказательства связаны с конкретным свидетелем, итальянским магом, который никогда не станет говорить в обычных условиях.

Легат поднялся.

— Говорите, итальянец? Найдите способ прислать его в Рим. Здесь Святая палата еще практикует методы, которые заставляют сознаваться.

Падре Михаэлис в свою очередь поднялся.

— В Рим? Но он состоит при дворе. Мне надо найти предлог.

— Это ваша забота, — с улыбкой ответил кардинал. — Ну же, падре Михаэлис, вы столько раз демонстрировали почти неограниченную изобретательность. Придумайте, как послать вашего мага в Рим, и, уверяю вас, я сделаю так, что его подвергнут строгому допросу. Очень строгому. Надеюсь, вы меня поняли.

Падре Михаэлис поклонился и проводил Ипполита д'Эсте к выходу. Все гости уже были на улице и рассаживались по каретам. Аркебузиры заняли позицию вдоль улицы Сен-Жак, однако толпа, тащившая на костер еретика, скорее всего, уже добралась до площади Мобер. От студентов Сорбонны и следа не осталось. В полном стражи и рассвирепевших горожан квартале любой намек на сопротивление мог закончиться трагически.

Падал легкий снежок. Падре Михаэлис распрощался с разъезжающимися гостями и, вместо того чтобы вернуться в коллеж, свернул в боковую улочку. Ему надо было побыть одному и спокойно обдумать все, что он сделал.

С одной стороны, все его проекты увенчались успехом, но с другой — ему не удавалось избавиться от скрытой муки. В его мозгу все время всплываю прекрасное лицо Джулии Чибо-Варано. Он понимал, что использовал ее как пешку в собственной игре. Последним крупным ходом было связать имена Карнесекки и герцогини Гонзага и тем самым пригвоздить Карнесекки к столбу ереси. С любой другой женщиной он бы не церемонился, учитывая святость цели. Но Джулия возбуждала в нем пугающую нежность. Отсюда он много раз повторял себе, что будет и дальше ее использовать, но при этом беречь от всяческих проявлений зла.

Тем более что Джулия продолжала любить Симеони, который не вызывал у Михаэлиса никаких чувств, кроме ненависти. Он намеренно организовал и ускорял деградацию этого человека, сначала сделав его доносчиком, потом пристрастив к вину и, наконец, толкнув на убийство. Но Джулия, казалось, не замечала, как Симеони на глазах превращается в животное, и по-прежнему была в него влюблена.

Бродя по снегу, падре Михаэлис прикидывал, какой результат может дать следующий шаг, пришедший ему в голову. Он твердо решил под любым предлогом отправить Симеони в Рим и заставить его испытать все прелести пыток Святой палаты. Астролог того заслуживал: он все еще принадлежал к сатанинской секте, занимавшейся оккультными науками. Если он умрет в пытках, то умрет по его, Михаэлиса, желанию. И все же слезы, которые при этом польются из голубых глаз, отнимали у него уверенность во благе того, что он собирался сделать.

«В конце концов, — подумал он, пожав плечами, — можно сделать так, что Джулия останется при дворе, где она вне опасности и прекрасно принята. Рано или поздно она забудет Симеони, и тогда…»

А что тогда? Да ничего. Падре Михаэлис был не из тех, кто способен изменить обету и нарушить целомудрие. Иезуиты резко отличались от всех остальных служителей католического культа, ибо были абсолютно безразличны к плотским удовольствиям. Именно телесная развращенность церковников открыла дорогу так называемой реформе. Его симпатия к Джулии никогда не ослабеет. В конце концов, Бог свидетель, он старается в ее же интересах, раз и навсегда освобождая ее от Симеони. По крайней мере, он изо всех сил старался себя в этом убедить.

Шаг за шагом, он и не заметил, как дошел до церкви Сен Женевьев, расположенной на макушке холма. Все монахи высыпали на улицу, и было не похоже, что они обсуждают недавнее событие. Их смутил манифест на стене дома напротив монастыря. Двое послушников пытались сорвать его со стены.

— Что там написано, брат? — спросил Михаэлис у монаха, указывая на листок.

Голос монаха прерывался от волнения:

— Это воззвание убить королеву-регентшу! Видите, к чему привел Амбуазский эдикт? Гугеноты обнаглели и теперь замахиваются на монархический порядок! Вот-вот начнется война!