Время библиомантов. Книга крови - Кай Майер

– Где, – вопросил он, – где эта мастерская?

– Джим, успокойся, – сказала Фурия, – они на нашей стороне.

С глубоким вздохом Джим убрал руку от кресла.

– Ну?

Лампа смущённо потупилась.

– На чердаке, – ответила она жестяным голосом. – За потайной дверью.

На самом деле вход в мастерскую Кассия Ферфакса скрывался не за потайной дверью под обоями и не за скрытой перегородкой. Перед закрытой дверью просто громоздилась старая мебель, которую складывали сюда десятилетиями, ящики с тяжёлыми висячими замками и заплесневелые мешки из истлевшей мешковины, которая рвалась при попытке приподнять их.

Худо-бедно Фурия с друзьями проложили дорогу среди этого старья к высокой двустворчатой двери. В замке торчал ключ. Когда Фурия взялась за него, чтобы повернуть, механизм громко заскрипел.

За Фурией шёл Джим, который, словно дохлого гуся за длинную шею, нёс говорящую лампу. Несмотря на яростные протесты кресла, ему пришлось остаться в комнате Фурии.

– Если можно, я бы хотела снова встать на ноги, – попросила лампа, дребезжа по полу своим старомодным штекером. – Я нахожу этот способ передвижения в высшей степени неприличным.

Фурия не видела, удовлетворил ли Джим пожелание лампы, – в этот момент она наконец распахнула дверь в мастерскую своего деда. Помещение находилось в торце северного флигеля резиденции. Пип и Фурия никогда не задумывались над тем, что внутри чердак был меньше, чем выглядел снаружи; впрочем, с учётом немыслимого количества всякой рухляди, громоздившейся там, это было неудивительно. Тем не менее Фурия присвистнула, поражённая размерами забытого помещения, открывшегося её глазам.

Скаты крыши, сходившиеся под острым углом, соединял целый балочный лабиринт. С различных точек потолка свисали пыльные конструкции непонятного назначения, на первый взгляд напоминавшие причудливые механизмы стенных часов, на которые забыли надеть корпуса. На столах, в шкафах, на полках, на сундуках и ящиках также стояли многочисленные конструкции, в том числе разного рода лампы, несколько напольных часов, два кресла – точнее, их металлические каркасы без обивки, – и огромное количество полуразобранных механизмов и аппаратов, которые могли служить основами для чего угодно. Некоторые, казалось, были почти готовы, сборка других была только начата.

– Создаётся впечатление, будто мастерскую покинули в разгар работы, – заметил Джим.

– Наверное, её забросили, когда дедушка умер.

Иногда отец Фурии упоминал о чудесных механизмах, изобретателем которых был Кассий Ферфакс, однако в его рассказах это изобретательство всегда представлялось несерьёзным чудачеством. То, что Фурия видела собственными глазами, на чудачество не тянуло – это, несомненно, было дело всей жизни мастера на все руки.

Лампа прокашлялась, когда Джим наконец опустил её на пол, – жестяной абажур мелко задребезжал.

– Нет, его смерть здесь ни при чём, – пояснила она. – Кассий всю жизнь пытался оживлять вещи. Только, к сожалению, под конец жизни лампы, кресла и часы его уже не интересовали.

– Корабли-порталы, – тихо подсказал Кирисс.

Пасьянс изумлённо изучал механизмы, переходя от одного аппарата к другому и внимательно рассматривая сложные конструкции. Поверхность многих приборов была усеяна микроскопическими буковками. Верзила тронул указательным пальцем маятник оригинальных часов – послышалось тиканье, шестерёнки завертелись, выпустив наружу облако пыли, и скрипучий металлический голос начал обратный отсчёт:

«Семнадцать… шестнадцать… одиннадцать… восемь…»

– Останови его! – в испуге крикнула Фурия.

Пасьянс схватил маятник в кулак, но, когда он выпустил его, тот непостижимым образом пришёл в движение и снова произнёс:

«Семь… пять… двадцать три… девятнадцать… сорок восемь…»

Лампа возмущённо подняла абажур:

– Эта глупая жестянка даже считать не умеет!

«Девять… шесть… четыре… три…»

Обеими руками Джим отодвинул солдата-конфедерата в сторону и задержал маятник.

«Два…» – успел произнести голос.

На чердаке наконец воцарилась тишина. Все напряжённо молчали, ожидая, что будет дальше.

В конце концов Фурия повернулась к лампе:

– А что было бы, если бы отсчёт дошёл до нуля?

– Ничего бы не было. Твой дед не конструировал взрывчатых механизмов, если ты это имеешь в виду. – Жестяной абажур снова повернулся к замолчавшему говорящему аппарату: – Во всяком случае, мне это было бы в новинку.

Пасьянс схватил старый стул, разломал его с лёгкостью, как будто он был из папье-маше, и обеими руками замахнулся спинкой на несчастную конструкцию.

– Лучше не рисковать.

Прежде чем кто-нибудь успел удержать его, он обрушил страшный удар на маятник и шестерёнки часов. Во все стороны полетели пружины, колёсики и винтики, а Джим еле успел отпрыгнуть, всё ещё удерживая в руках конец маятника, как сломанную ветку.

Окутанный пыльным облаком, Пасьянс нанёс три сокрушительных удара по механизму, а потом отступил с чувством выполненного долга.

«Один…» – прохрипел металлический голос из груды обломков. Что-то зажужжало, но, когда великан вновь замахнулся для удара, голос замолк, и то, что могло бы произойти дальше (что бы это ни было), не произошло.

– Неотёсанная деревенщина! – возмутилась лампа.

– Это могло плохо кончиться. – Джим наконец выпустил из рук маятник.

Пип наклонился к Фурии и прошептал:

– Экслибр не всегда думает, прежде чем делать.

– Больше ничего не трогай, – попросила Фурия, обращаясь к солдату, – хорошо?

Великан сконфуженно пробурчал что-то.

– Я полагаю, если бы отсчёт дошёл до нуля, механизм пробудился бы к жизни, – заметила лампа. – Вероятно, в итоге всё вышло наилучшим образом: кто же захочет воскресать из мёртвых без корпуса?

Фурия и Джим переглянулись, когда со всех сторон вдруг послышались скрипы, скрежет и шорохи. Проржавевшие аппараты впервые за несколько десятилетий пришли в движение. Старые шестерёнки завертелись, сметая обрывки паутины и выпуская клубы пыли. Словно спящая красавица, мастерская пробуждалась от своего заколдованного многолетнего сна. Часто в этой механической какофонии слышался хлопок – это лопался истлевший ремень – или раздавался звон – это разлетались в стороны проржавевшие пружины. Отовсюду слышались неуверенные металлические голоса, ведшие обратный отсчёт: некоторые – от десяти, некоторые – от ста, а некоторые – откуда-то с середины сотни.

– О нет! Они сейчас все словно с ума сошли и мелют всякую чушь, – пожаловалась лампа.

Пасьянс беспомощно стоял, держа в руках отодранную спинку стула и переводя взгляд с одного механизма на другой.