Аргентинец - Эльвира Барякина

Мои коллеги строят коммунизм. Есть только одно «но»: строители думают, что создают дворец, но чертежи у них — городского крематория, и они не могут отличить одно от другого: у них нет ни образования, ни жизненного опыта. Благодаря таким, как они, государство, которое якобы при коммунизме должно отмереть, превратилось в монстра. Деньгам вроде тоже пора исчезнуть, но в Совдепии без них шагу не ступить. Про эксплуатацию вовсе говорить не приходится: она достигла невиданных размеров.

Однажды начав что-то делать, человек не любит останавливаться и признавать ошибки. Каждый, наверное, испытал это на себе: споришь, зная, что говоришь не то, но свернуть с намеченного пути не можешь. Люди инстинктивно избегают сомнений в собственной правоте — находят миллион доводов «за» и страстно доказывают, что черное — это белое.

Мальчики с партбилетами в нагрудных карманах никогда не откажутся от своих чертежей. Сваи уже забиты, кран несет трубы, поздно закрывать стройку — слишком много сил и средств вложено в нее. Понимание придет потом, когда красная лента будет разрезана и оркестр сыграет туш. Тогда мальчики с удивлением обнаружат, что они своими руками выстроили крематорий, в котором они сами же сгорят, как Леша Пухов.

Самые страшные события всегда превращаются в мифы — а какой миф без героя? Герой должен совершать чудеса и страдать за народ, восстание из мертвых приветствуется.

Ранение Ленина сделало из него былинного богатыря, а из меня — специалиста по фольклору. Я пишу, что Владимир Ильич, несмотря на дырку в легком, день и ночь работает на благо революции. Человек такого ума, такого масштаба рождается раз в тысячу лет. Его страстно любит весь мировой пролетариат, ходоки из деревень стекаются в Кремль, чтобы отдать дань почтения выздоравливающему великому вождю. Его имя будет звучать в веках, его дело бессмертно и т. д. и т. п.

Зря я думал, что служение в церкви и уроки Закона Божия не пригодятся мне — я пишу акафисты со знанием дела. Единственное, что удивляет: мой сарказм воспринимается всерьез и на ура. Чем больше цветастых, пошлейших эпитетов — тем радостнее на душе у Скудры.

«Пока будет жить пролетариат, будет жить и Ленин».

«Воля народная защитила тебя от подлой руки убийцы!»

«Ты пришел облегчить нашу судьбу, ты уничтожил врагов рабочего люда. Мы не забудем твои страдания!»

Неплохо?

Смел ли я надеяться, что мои творения будут издаваться тиражом в сто тысяч экземпляров? А вот поди ж ты, Скудра вчера отослал курьера в Москву с рукописью брошюры «Великий вождь сельской бедноты». За этот труд я получил баснословный гонорар: двести рублей и трофейный несессер с мылом, зубным порошком, щеткой и бритвой «Жилетт».

На станции уже появились мальчишки с целыми стопками открыток с Лениным. Портреты разбирают на ура — кто покупает на счастье в бою, кто на счастье в карьере, кто для красоты: дома над кроватью повесить.

Нас с Ниной все вышеперечисленное ужасно смешит — конечно, смех этот нездоровый, но другого нет и не предвидится. Она пока остается в Успенском соборе. Дела ее пошли на поправку — она уже выходит со мной гулять на откос.

Нина действительно решила вернуться в Нижний Новгород, чтобы найти Жору. Я пытался ее отговорить — без толку, конечно: она только обиделась.

— Если бы у тебя был брат, ты бы оставил его в беде?

Я понимаю, что Жору надо выручать, но я каждый день читаю газеты, приходящие к нам из Нижнего.

«Известия»: Пролетариат отвeтит на поранение Ленина так, что вся буржуазия содрогнется от ужаса.

«Правда»: Гимн рабочего класса отнынe будет гимном ненависти и мести.

«Красная газета»: Сотнями будем мы убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в собственной крови. За кровь Ленина пусть прольются потоки крови — больше крови, столько, сколько возможно.

Что это? массовый психоз? истерия? охота на ведьм? Мы с Ниной буржуи по определению, и это нас собрался убивать всполошившийся пролетариат. Нам нельзя ехать в большой город — это слишком опасно; тем более, в Нижний, где Нину могут узнать. Но разве мою упрямицу свернешь с пути?

Все, что мне остается, это жить сегодняшним днем и пытаться быть счастливым, пока дают. Белые больше не нападают на Свияжск — прекрасно! Троцкий привез довольно лекарств и продовольствия, и моя любовь пока в безопасности. Дьявол припугнул меня, чтобы я не забывался, но он выполняет свои обязательства по сделке, и я исправно ему служу. Я — страшно подумать! — ему благодарен.

Вчера возвращался пешком на станцию, смотрел на грудастые темные тучи, на паникующих в кустах воробьев: гроза идет! Шел быстро — голодный, бесправный, совершенно влюбленный в свою женщину, грезивший завтрашним днем, когда опять можно будет сидеть с ней на откосе, на вечном свияжском ветру… Любоваться ею и тайком подмигивать Богу: «Видишь, видишь, какая она!»

Любочка обвиняла меня в душевной щедрости — какое там! Никому не отдам мою ненаглядную: буду сторожить, ревниво следить — не зарится ли кто? Я ведь даже целую ее, загораживая собой от всего мира.

Дорóгой, конечно, промок до нитки. Бежал — полуослепший, задохнувшийся, — потом стоял под навесом, вытирал ладонями лицо, стряхивал капли с волос. А хорошо, черт возьми! Просто замечательно!

Девчонки с корзинами грибов опасливо смотрели на меня — заросший солдат, ухмыляется чему-то… Бог знает, о чем думает?

О смысле жизни, милые, о смысле жизни…

Привезенные с Балтики морские орудия обстреливают позиции белых. Те ничем не могут ответить: у них имеются только сухопутные трехдюймовки, их дальнобойность примерно в два раза меньше. Отряды «братишек», балтийских и черноморских матросов, громят всевозможные «ополчения», которые собирают белогвардейцы. Поговаривают, что участь Казани решена: чехи уходят, а своими силами белые не удержат город.

Жора сразу понял, что домой возвращаться нельзя: Постромкин наверняка выдал ЧК фамилии «врагов народа», а уж отыскать их адрес — дело трех минут.

Они с Еленой до утра прятались за сараями у электростанции и только потом сообразили: ведь вместо них могут арестовать Нину и старую графиню! Жора проклинал себя: дурак! Тоже мне, герой выискался: «Барыню» упустил, сестру подставил под удар. Кооперативную лавку наверняка теперь прикроют, дядя Гриша приедет, а в доме на Гребешке засада.

Елена думала о том же:

— Надо Нину предупредить.

Они подобрались к дому со стороны откоса и чуть не наткнулись на растянувшихся цепью солдат.

— Бежим! — шепнул Жора.

Целый день они метались по городу. Куда идти? Все верные друзья участвовали в антибольшевистском заговоре — нельзя было компрометировать их собой. Если тебя арестуют у них на квартире, чекисты могут потянуть за одну ниточку и размотать весь клубок.