Метро 2033: Край земли. Затерянный рай - Сурен Цормудян

Вы же помните, что творилось после взрыва? Отчаяние, беспомощность… Столько всего. И кто-то захочет выместить из своей души пепел того дня кровью этих людей.

– Саня, ты к чему клонишь? – спросил Горин.

– Мы очень жестко наказываем за убийство. Если мы не убьем этих чужаков, значит, их жизнь, как и раньше, под нашей защитой. Но если их убьет кто-то из наших общин, нам придется его казнить за это. Вот к чему я. Нужна ли нам такая перспектива? И вообще, вся эта история может разобщить народ.

– То есть ты тоже за смертную казнь? – поразился Вишневский. – Поверить не могу, Саня! Ты же влюблен был в эту Олю когда-то! Миша нас о цунами предупредил!

Цой взглянул в сторону бочки с топливом, что он привез, и автомобиля, возле которого она стояла.

– Я не хочу, чтоб их кто-то убивал. Ни мы, ни кто-то из наших соплеменников. Ради нашего общего блага… И ради блага этих троих в том числе они должны уехать как можно дальше. Они могут спорить с нами, сопротивляться, высказывать контраргументы. Но смертный приговор вынудит их уехать, и очень быстро.

– То есть мы приговорим их к смерти и позволим сбежать? – усмехнулся Жаров. – И как мы будем выглядеть после этого?

– Ты не понял. Мы приговорим их к смерти при условии приведения приговора в исполнение, если они не покинут это место. Такой вот хреновый компромисс. И нам как следует надо объяснить нашим ребятам, чтоб не болтали лишнего. Думаю, им легче будет молчать, если эти люди уже перестанут здесь жить. А тем, кто будет задавать вопросы про то, куда пропали вулканологи, скажем, что они после нападения зверя решили поискать другое место.

– Мы соврем народу? – поморщился Горин.

– Для общего блага приходится иногда и врать.

* * *

Уставший, погруженный в тягостные раздумья, Крашенинников поднял взгляд. Приморский квартет медленно шел в их сторону. Казалось, вот сейчас снова начнется перепалка, и он будет стараться доказать всю абсурдность ситуации. Но нет. Все четверо остановились в нескольких шагах. Михаил, Оливия и Антонио внимательно смотрели на эту суровую четверку, а те в свою очередь разглядывали троицу вулканологов. И взгляды эти были разные. Самый неприятный – у Жарова. Он и начал говорить после долгой паузы:

– Вам, всем троим, вынесен смертный приговор.

Крашенинников не верил своим ушам, тем временем Андрей продолжал:

– Приговор будет приведен в исполнение через повешенье. Приговор будет приведен в исполнение на рассвете.

– Что вы делаете… боже, что же вы делаете… – простонала Оливия, прикрыв глаза.

– Приговор пересмотру не подлежит, – монотонно продолжал Жаров. – Однако…

После этого слова Михаил вздрогнул, будто на его шее уже затянулась петля.

– Однако у нас слишком много дел, чтоб сторожить вас до рассвета. Вы, конечно, можете смиренно ждать своей участи. Или сами наложите на себя руки перед лицом неизбежности. Либо… Либо, придя на рассвете сюда, мы вас здесь не обнаружим. Повторяю еще раз. У нас очень много работы после всех свалившихся на нас несчастий. Следовательно, если вы исчезнете, мы не будем вас искать или снаряжать погоню. Запомните одно. При следующей встрече с нами вы умрете. Если мы вас обнаружим в окрестностях Вилючинска, вы умрете. Наши люди иногда бывают в Паратунке. Обосновавшись там, вы долго не проживете. Если вы поселитесь на берегах рек, где мы добываем красную рыбу и икру, – наш приговор настигнет вас.

– И куда же нам податься? – вздохнул Крашенинников.

– Камчатка большая. В любом случае в ваших же интересах, чтоб мы не знали, где вы. На этом все. До рассвета…

– А про меня опять все забыли, какое счастье, – проворчал Квалья, глядя, как удаляются приморцы.

– Ребята, у меня нет слов, – тихо прошептала Собески, еле сдерживая слезы. – Чем мы заслужили?.. Ладно, я ненавистная для них американка… Мальчики, а вас за что?..

– Успокойся, милая, – отозвался Михаил, бросив взгляд на свою машину. – Случайно или нет, но они оставили топливо и масло. Оля, собери вещи. Тони, помоги мне с машиной. Она – наш шанс.

– И куда мы отправимся? – спросил Антонио.

– Домой. Мы поедем ко мне домой.

В сгущающихся сумерках снова разгорались костры. Жители Вилючинска после тяжелого трудового дня собирались на площади возле дома культуры «Меридиан». У развернутой на площади полевой кухни раздавали только что приготовленную здесь же еду. Ароматные горячие бульоны, рыбная уха, тушеные мидии, копченая рыба, салаты из одуванчиков, напитки из хвои и меда.

Следы ила оставались и здесь, возле «Меридиана». Цунами прокатилось по большей половине Вилючинска, и новый день ликвидации последствий стихийного бедствия подходил к концу. Однако люди не торопились расходиться по домам. К тому же у многих из них домов не оставило цунами, и жилища предстояло еще возродить. Люди собирались на площади, делясь переживаниями, идеями, просто общаясь. Многие, у кого жилье уцелело, проводили время с теми, кому повезло меньше. Жизнь кипела, и эта освещенная кострами площадь вселяла в собравшихся здесь людей уверенность.

У самого здания, на ступеньках, было сооружено нечто вроде сцены. Желающие могли выступить с нее. Однако людям сейчас не хотелось одобрительных речей от участковых старшин. Но они приветствовали своих соплеменников, выходивших на сцену с гитарой, детей, читающих оптимистичные стихи, или тех, кто с умением прикасался к клавишам вынесенного из «Меридиана» на улицу пианино. Когда на сцену поднялся Рубаха с баяном и попытался исполнить свои веселые и похабные частушки, его немедленно и озорно освистали. Но, похоже, Рубаху это не смутило. Казалось, что он специально возбудил в толпе это оживление, которое и было целью неунывающего баяниста. Частушки он петь не стал, а исполнил песню «Штиль»[64].

Евгений Сапрыкин сидел в сторонке на бревне и задумчиво улыбался, пыхтя трубкой и разглядывая своих соплеменников. Он старался вспомнить, когда чувствовал себя таким же счастливым, как сейчас, когда эти неунывающие, единые в стремлении жить и созидать люди вселяли в него неистребимый оптимизм. Он чувствовал, что войдет в закат своей жизни без тревог, зная, что все у этих людей и их потомков будет в порядке, если они не растеряют в себе тот дух, что царил сейчас на площади.

– У нас, возле завода, примерно то же самое происходит, – послышался голос.

Сапрыкин повернулся и увидел Андрея Жарова.

– Давно приехал? – поприветствовал его кивком головы Евгений Анатольевич.

– Да только что. Мы мед привезли. Вашу пасеку ведь смыло.

– Если бы только пасеку, – вздохнул Сапрыкин. – Но, к счастью, все люди на месте. Уже три раза перепроверили. Тот утопленник – совсем посторонний, видимо, если тебе интересно. А к утреннему нашему разговору я возвращаться не собираюсь. Имей это в виду.