Серебряный город мечты - Регина Рауэр

хочет, однако не говорит. Только дёргает углом рта, отворачивается.

Ибо работать надо.

Подходит редкий для раннего часа посетитель, делает заказ. А Марта подходит ко мне, показывает белоснежные зубы в широкой улыбке:

— А я ещё вчера поняла, что это именно ты. Не узнала, да?

— Каюсь, сознаюсь, но зато богатой будешь, — я заверяю.

Забываю о Диме.

Что, быть может, смотрит.

Точно слышит.

Мои слова и вопросы, как и я его, поскольку Марта выбирает для интервью барную стойку, где удобно говорить.

Бросать взгляды на Дима.

И тому, что я достаю диктофон, она удивляется деланно громко. Так, чтобы о настоящем интервью для модного журнала он точно услышал, взглянул, привлеченный шумом, на нас. И волосы — длинные, светлые — Марта отбрасывает грациозным движением вовремя, шлёт соблазнительную улыбку прицельно ему.

Плевать.

Мне всё равно.

Как и на то, что подумает Дим.

Меня не должно волновать, какое мнение обо мне как о журналисте он составит. Пусть это и первый раз в жизни, когда он видит меня за работой. Может наблюдать воочию, слышать вопросы, что вчера я составляла, грызла по привычке карандаш, который Кобо, понаблюдав, отнял и сушку вместо выдал.

— …а, знаешь, я всегда знала, что о Рудгардах захотят написать, давно пора было, — Марта, когда мы доходим до основного и главного, говорит победно, ведет кокетливо пальцем по краю пивного бокала.

Что отобрать непрофессионально тянет.

Выплеснуть на неё.

— Из-за серебряного города? Или таинственной пропажи последней хозяйки?

— Из-за любви, — она улыбается лукаво, косится на Дима, и удержать уже мою улыбку, вежливую, сложно. — Во все века всё во имя неё. Ничего не меняется, Квета. Только у кого-то эта любовь к деньгам и власти, а у кого-то к женщине. Альжбете была уготовлена погибель тоже именно из-за неё.

— А она погибла?

— Возможно, да, возможно, нет, — Марта вид принимает загадочный, шевелит неопределенно пальцами в воздухе. — Легенды говорят разное. Одни, что погибла. Другие, что пропала. Третьи, что сбежала сама. А ещё есть копия письма некой Маргариты из Плюмина. Она писала отцу, что верит в чудесное спасение Альжбеты, молится за неё и того, чьё имя назвать не имеет права. Так что… третья версия, пожалуй, ближе к правде.

Однако…

Маргарита, которая, видимо, всё же вышла за пана из Плюмина, верит. Только вот имя Альжбеты нигде больше не всплывает.

А значит, молитвы не помогли?

— От чего она могла спасаться?

— От навязанного жениха? — Марта предполагает звонко. — Сбежала, подтверждая легенды, с тем, чьё имя называть нельзя. Не спрашивай, кто это. Я знаю лишь то, что в то время в замке жил молодой учитель, приглашенный для брата Альжбеты. Возможно, с ним.

— О нём тоже можно не спрашивать?

— Даже имени не сохранилось, — она качает головой.

Поводит глазами по каменным стенам, на которых символы, придуманные Йиржи, старательно выцарапаны. Развешены громоздкие цепи, и неотличимый от настоящего огонь змеями ползёт по стенами, вспыхивает в подвешенных чашах.

Взметается до веерного свода.

— Зато могу сказать, что есть приписка в одной из судебных кляуз, — Марта, насмотревшись на адский интерьер, выдаёт и обнадеживающе, и заговорщически, — о том, что плач ребёнка разнесся в ночи над Перштейнцем. Куда, как известно, не так давно вернулась дочь покойного Казимира.

— Ребёнка? — я переспрашиваю растеряно. — Альжбета родила ребёнка?

— Записей об этом нет. Да и доброжелатель, кажется, больше намекал на леденящие душу ритуалы, которые проводит последняя хозяйка замка. Знаешь, как звучит самая популярная легенда?

— Не уверена.

— Тщеславие последнего пана из рода Рудгардов было столь велико, что решил он построить собственную Кутна-Гору, свой город из серебра, что стал бы подарком для ещё не рожденного наследника. Были созваны лучшие мастера, текли из панских шахт серебряные реки, но слишком смелой была задумка для простого человека, а потому обратился он за помощью к самому дьяволу, заключили они договор, и ступил пан Казимир на тропу тьмы и скверны. Обещался взамен возведенному городу отдать то, что, вернувшись домой, увидит первым. Не знал он, что покажут ему только родившуюся дочь, Альжбету, которая росла год за годом, становясь всё большей красавицей. Рос и, связанный с девочкой, серебряный город, появились в нём жители, серебряные куклы, что для кукол были слишком живыми, ибо дарил те куклы сам дьявол, заключал в них души людские. Пан же помогал, приносил жертвы, и появлялись у города новые жители. Играла ими Альжбета, сама не ведая, что руки её марает, проникает в душу, сковывает сердце, и становился взгляд красавицы всё более холодным и безразличным, чернела душа, а город пленил всё боле. Не в силах была Альжбета отказаться от него, когда узнала правду, и сама она взяла в руки нож, когда умер пан, продолжила его чёрное дело. Когда же был достроен серебряный город, то вспыхнул в замке пожар. Пропали бесследно и люди, и город. А последнюю хозяйку замка забрал к себе дьявол…

Марта замолкает.

Пропадает странное наваждение, оцепенение, в котором её рассказ я слушала.

— Я туристам рассказываю именно так, — Марта продолжает уже обыденно, улыбается чуть снисходительно. — Им нравится, так что разрешаю позаимствовать и написать. Детский плач слышен и поныне в особо тёмные и безлунные ночи…

Последнее она выдаёт заунывно.

И будь это просто легенда я бы рассмеялась.

— …осталось только придумать: какой там был ритуал и кто подавал ей нож, — голос Дима раздаётся неожиданно.

Вкрадчиво и насмешливо.

Совсем рядом.

Так, что я вздрагиваю, злюсь тут же на себя за это.

И ещё за мурашки.

— Кветослава, ты не против, если я присоединюсь? — он интересуется учтиво, улыбается той очаровательной улыбкой, которой лично мне никогда не доставалось. — Исключительно на правах любителя истории и Кутна-Горы.

— Ты же на работе.

— Конечно, Димо! — Марта восклицает одновременно, радостно. — Я так рада, что вы заинтересовались. Я как раз рассказывала Квете про последнюю хозяйку Перштейнца. Помните, я вам говорила?

— Пока желающих пропустить бокал-другой не наблюдается, Квета, — на меня бросают исключительно ироничный взгляд, кривят губы в понимающей усмешке.

Которая при взгляде на Марту улыбкой становится.

— Марта, я всё помню, — Дим заверяет, и пнуть его от подобных заверений хочется сильно. — А вы не помните имя Яна из Вальберштайнов или некоего Владислава? Никто из них не упоминается вместе с последней хозяйкой? Может соучастниками дьявольских ритуалов проходили?

— Не-е-ет, — воздыхательница Дима тянет изумленно, хлопает глазами. — А должны?

— Как знать… — он отвечает уклончиво.

Отстукивает незамысловато и быстро по столешнице, что, принимая какое-то важное решение, он обычно делает. И какое именно решение Дим принял сейчас, я понимаю слишком поздно.

Тогда,