Парк Горького - Мартин Круз Смит

— Я…

— Тебе наплевать на какие-то там церковные ларцы — кто угодно достанет их тебе, скажем, Голодкин. Если бы эти трое занимались для тебя только этим — фальсификацией и контрабандой икон, ты бы не стала их убивать. Пускай болтают, пускай идут прямо в КГБ с доказательствами и фотографиями — твои дружки там их только осмеют и выставят на улицу. Но есть другое дело, не ларец, а то, настоящее, о котором они должны молчать — и в Москве, и где угодно.

— Не мучай меня, — взмолилась Ирина.

— Идет снег, — продолжал Аркадий. — Лица чуть раскраснелись от водки. Они тебе верят — ты ведь уже привезла этого американского дурачка, Кервилла, так ведь? После первой бутылки они в тебя влюблены. Ты для них — прибывший с Запада спаситель. Улыбки, тосты следуют один за другим. Слышишь музыку с катка? Чайковский. Давай еще бутылку. Господин Осборн, вы щедрый человек, привезли полную сумку водки, коньяку и всяческих закусок. Ты высоко поднимаешь сумку, словно шаря в ней руками, и достаешь… еще одну бутылку. Начинаешь с себя, притворяешься, будто делаешь хороший глоток. Дальше Костя, он, насколько я знаю, не отстанет. У Валерии уже слегка кружится голова, нелегко управиться с бутылкой, когда в одной руке хлеб, в другой — сыр. К тому же она мечтает о том, где будет через неделю-другую, что будет носить, как там будет тепло. Хватит с нее Сибири — теперь заживет в раю. Кервилл тоже нетверд на коньках, не держит нога, да и он думает о возвращении домой, о вознаграждении за все его благие деяния. Неудивительно, что водка быстро расходится. Еще бутылку? Почему бы и нет? Снегопад усиливается, музыка становится громче. Ты поднимаешь сумку, перебираешь в ней, нащупываешь бутылку, нащупываешь пистолет. Отводишь предохранитель. Косте больше всех хочется выпить, ты поворачиваешься к нему и одариваешь известного бандита улыбкой.

Аркадий ударил ногой по стулу, и он упал спинкой на пол. Ирина удивленно моргнула и слегка отшатнулась.

— Очень хорошо, — продолжал Аркадий. — Автоматический пистолет бьет не так громко, как револьвер, к тому же звук заглушается кожаной сумкой, снегопадом и музыкой из динамиков. Вероятно, сначала не видно следов крови. Валерия и Кервилл толком не понимают, почему Костя валится на снег. Вы все друзья. Ты же пришла спасти их, а не причинять им вред. Поворачиваешься к американцу. Сумка около груди.

По метке на ее щеке прокатилась слезинка.

— Теперь никаких эмоций, — сказал Аркадий. Он повалил на пол второй стул. — Вот так. Очень просто. Осталась одна Валерия. Она смотрит на своего мертвого Костю, на мертвого американца, но не пытается бежать, звать на помощь, протестовать. Ты ее хорошо знаешь. Без Кости она ничто; ты избавишь ее от страданий. Жизнь так быстро все меняет. Ты только поможешь ей. — Аркадий рывком открыл сумку с вещественными доказательствами. Комната наполнилась зловонием. Он достал грязное, в крови, темное платье с дырой на левой стороне груди. Ирина посмотрела на открытую нишу и перевела глаза обратно. Он видел, что она узнала платье. — Приставь пистолет хоть к самой груди — Валерия не шелохнется, пуля для нее избавление. Целься прямо в сердце. Такая красота пропадает, а? — Аркадий уронил платье на стол, — такая красота. Убиты, все трое. Никто не появился, музыка все еще играет, снег скоро заметет трупы.

Ирину трясло.

— Они-то мертвы, — сказал Аркадий, — а у тебя еще много дел. Надо собрать закуску, она ведь заграничная, бутылки, забрать документы убитых. Рискнуть и сделать еще два выстрела, потому что у американца заграничная пломба. Ты стреляешь и в Костю, чтобы тупые милиционеры подумали, что обоих добивали. Но их все еще можно опознать. Остались отпечатки пальцев. Ерунда! Берешь большие ножницы, какими разделывают кур, и хруп, хруп — отстригаешь все кончики пальцев. А что делать с лицами? Надеяться на разложение? Но они замерзнут, станут белее снега, однако останутся точно такими, как были. Намазать вареньем, чтобы зверьки, обитающие в парке, объели их? Нет, не годится — белки на зиму попрятались, а собак в Москве не много. Но меховщик, благодаря своей профессии, находит выход. Он обдирает их; с каждой головы снимает целиком лицо, как шкурку со зверька, — с Кости, с Кервилла и последнее, самое нежное, с Валерии. Какой незабываемый момент! Ни один меховщик такого еще не делал! Он выкалывает глаза — теперь дело сделано. Обрезки в сумку. Три жизни дважды стерты с лица земли. Все! А теперь в гостиницу, в самолет — и возвращаешься в свой мир. Полный порядок.

Аркадий расправил платье на столе, сложил рукава, опустил подол.

— Остался только один человек, который, по-твоему, может связывать тебя с тремя покойниками в Парке Горького. Правда, она ничего не скажет, потому что она самая близкая подруга Валерии и очень хочет, чтобы Валерия попала в Нью-Йорк, Рим или Калифорнию. Эта фантазия занимает самое главное место в ее жизни. Она готова пережить все до единого бессодержательные, тревожные, невыносимо скучные дни, лишь бы знать, что Валерия вырвалась на волю. Мысль о том, что Валерия где-то дышит воздухом свободы, помогает ее подруге пережить горькую тяжесть неволи. Можно попытаться убить и ее, все равно она никому не скажет. Да, ты действительно неплохо знаешь этих русских.

У Ирины подкашивались ноги. Он боялся, что она упадет.

— Итак, весь вопрос в том, где Валерия, — продолжал Аркадий.

— Аркаша, — сказала Ирина. — Ты этого не сделаешь.

— Вот Валерия.

Аркадий начал вынимать голову из картонки. Он проделывал это медленно, так что Ирина сначала увидела в его руках темные локоны, потом волосы распрямились и над коробкой появилась свежая кожа лба.

— Аркаша, — она зажмурила глаза и закрыла их руками.

— Гляди.

— Аркаша, — она не отнимала рук от глаз. — Да, да, здесь жила Валерия. Поставь ее обратно в коробку.

— Валерия?

— Валерия Давидова.

— С…

— С Костей Бородиным и Кервиллом.

— С американцем по имени Джеймс Кервилл?

— Да.

— Ты их здесь видела?

— Кервилл постоянно прятался здесь. Валерия здесь бывала, без нее я сюда не приходила.

— Ты не ладила с Костей?

— Да.

— Что они делали в этом доме?

— Делали ларец, ты о нем знаешь.

— Для кого? — Аркадий замер, чувствуя, что она колеблется.

— Для Осборна, — наконец ответила она.

— Какого Осборна?

— Джона Осборна.

— Для американского торговца пушниной по имени Джон Осборн?

— Да.

— Они говорили тебе, что делают ларец для Осборна?

— Да.

— Это все, что они делали для Осборна?

— Нет.

— Заходила ли ты в сарай позади дома?

— Да, один раз.

— Ты видела, что они привезли Осборну из Сибири?