Предсказание - Дин Кунц

— В восемь лет я заболел скарлатиной. Великому Бизо пришлось отвезти меня в больницу. Врач сказал, что сращивания костей нет, а разделить кожу очень легко. После этого я наотрез отказался учиться на клоуна, пока не будет сделана операция.

— Но клоунского таланта у тебя не оказалось.

Панчинелло кивнул.

— После операции я очень старался выполнить данное отцу обещание, но клоуном был паршивым. Я понял это, едва мне разделили пальцы на ноге и руке.

— Ты прирожденный воздушный гимнаст, — сказала Лорри.

— Да. Втайне от отца брал уроки. Начал поздно. В этом деле оттачивать мастерство нужно с детства. А кроме, того, в глазах Виргильо я был замаран клоунской кровью. И он сделал бы все, чтобы не позволить мне выйти на манеж воздушным гимнастом.

— Вот ты и решил посвятить жизнь мести. — Вроде бы что-то такое он нам говорил в далеком 1994 году.

— Не умея летать, можно и умереть, — согласился Панчинелло.

— Вся эта безумная история о ночи твоего рождения, о медсестре — наемной убийце и о подкупленном Виргильо враче, который убил твою мать, — ложь от начала и до конца, — сказал я ему.

Панчинелло улыбнулся сквозь слезы и покачал головой.

— Я подозревал, что так оно и есть.

От его признания у меня похолодело внутри.

— Ты подозревал, что эта история — ложь? И тем не менее вернулся в Сноу-Виллидж, чтобы убить ни в чем не повинных людей и взорвать город?

Он пожал плечами:

— Какое-то, а занятие. Иногда приходится держаться за ненависть. Если нет ничего другого.

«Какое-то, а занятие. Вечер выдался скучным, так давайте взорвем город».

Но эту мысль я озвучивать не стал.

— У тебя явные способности к иностранным языкам. Ты мог бы стать учителем, переводчиком.

— Всю мою жизнь я ничем не мог порадовать великого Бизо. А кроме него, ни один мужчина, ни одна женщина — совершенно никто не хотел, чтобы я его или ее порадовал. Стань я учителем — его бы это не впечатлило. А вот отомстить за смерть матери… я знал, тогда он будет мною гордиться, — губы разошлись в ослепительной улыбке. — Я знал, за это мой отец любил меня.

— Правда? — полностью изгнать из голоса презрение мне не удалось. — Ты уверен, что любил? Он не прислал тебе ни единой рождественской открытки.

Улыбка поблекла.

— Я уже говорил, он никогда не был хорошим отцом. Но уверен, любил меня за то, что я сделал в Сноу-Виллидж.

— Я не сомневаюсь, что любил, Панч, — подала голос долго молчавшая Лорри. — Думаю, ты сделал то, что должен был сделать, — этими словами она напомнила мне о цели нашего приезда: мы хотели расположить его к себе, а не настраивать против себя.

Ее одобрение, лживое для моего уха и искреннее для его, вернуло улыбку на лицо Панчинелло.

— Если бы в ту ночь в Сноу-Виллидж все прошло, как я и планировал, ты прожила бы эти годы со мной, а не с ним.

— Что ж, тут есть о чем подумать, не так ли? — и она ответила улыбкой на улыбку.

— Синдактилия, — повторил я.

Он моргнул, улыбка ушла, ее место заняло недоумение.

— Ты так и не сказал, откуда узнал об этом.

— С пальцами на руках у меня все было в порядке, но я родился с тремя сросшимися пальцами на правой ноге и двумя — на левой.

— Да что это за жуткая больница? — в его голосе слышался скорее ужас, чем удивление.

Иногда казалось, что он в здравом уме, иной раз его безумие не вызывало ни малейших сомнений. Ему хватило ума защитить диплом по юриспруденции и выучить несколько языков, и при этом он мог ляпнуть такую вот чушь.

— Больница тут ни при чем.

— Мне следовало взорвать и ее.

Я вопросительно взглянул на Лорри.

Она глубоко вдохнула, кивнула.

Я повернулся к Панчинелло.

— У нас обоих были сросшиеся пальцы, потому что мы — братья. Близнецы.

Он изумленно вытаращился на меня, потом перевел взгляд на Лорри. Недоверчиво усмехнулся.

— Расскажи это какому-нибудь олуху, который никогда не смотрелся в зеркало.

— Мы не похожи, — ответил я, — потому что мы — разнояйцевые близнецы, не однояйцевые.

Я не хотел быть его близнецом, даже разнояйцевым, и не только потому, что становился братом маньяка-убийцы. Не было у меня никакого желания вклеивать фотографию Конрада Бизо в семейный альбом за подписью. «ПАПА». Натали Вивасементе Бизо могла быть писаной красавицей, совершенством во плоти, но даже ее я не хотел видеть среди своих ближайших родственников.

У меня уже были отец и мать, Руди и Мэдди Ток. Они, и только они, сделали меня таким, какой я есть, дали мне шанс стать тем человеком, каким мне хотелось стать. Я создан для того, чтобы быть пекарем, а не кем-то еще. Если их кровь не течет в моих венах, то течет их любовь, переливания которой они делали мне всю мою жизнь.

Другие варианты… Натали могла остаться в живых, а если бы умерла, меня мог воспитывать Конрад, не стоит даже рассматривать.

Прежде всего потому, что все они из категории невероятных. Подумайте вот над чем. Дедушка Джозеф, пусть и не мой настоящий дедушка, предсказывал будущее не своего настоящего внука, который в ту ночь родился мертвым, а младенца, которого Руди и Мэдди Ток сразу же приняли за своего. Разве дедушке Джозефу могли открыться события из жизни «внука», к которому он не имел никакого отношения?

Мне остается только верить в существование какой-то высшей силы, которая, верша судьбы людей, использовала моего дедушку совсем не для того, чтобы предупредить меня о пяти ужасных днях в моей жизни. Скорее главная цель была другой: заставить Руди поверить всем сердцем, что младенец со сросшимися пальчиками на ногах, совершенно не похожий ни на одного из родителей, и есть тот ребенок, которого Мэдди носила под сердцем девять месяцев. Дедушка Джозеф сказал Руди, что я появлюсь на свет в 22:46, ростом в двенадцать дюймов, весом в восемь фунтов и десять унций, со сросшимися пальчиками на ногах. К тому времени, когда меня, завернутого в одеяльце, передали ему, папа уже знал, кого держит на руках, и принял как сына, который полностью соответствовал предсказаниям его отца, произнесенным на смертном одре.

Мой ангел-хранитель не хотел, чтобы я оказался в приюте или меня усыновила другая семья. Он хотел, чтобы я занял место Джимми Тока, который умер по пути в этот мир.

Почему?

Возможно, Бог полагал, что этому миру не хватает одного хорошего шеф-кондитера по пирожным.

Может, Он думал, что Руди и Мэдди заслужили ребенка, чтобы воспитывать его с любовью, заботой и нежностью, как воспитывали они меня.