Война патриотизмов: Пропаганда и массовые настроения в России периода крушения империи - Владислав Б. Аксенов

очередной патриотической мобилизации. Когда Октябрьский переворот случился, П. А. Сорокин даже не без некоторого облегчения записал в дневнике: «Пучина, наконец-то, разверзлась»[346].

Раскрыть психологическое состояние представителя средних слоев городского социума осенью 1917 года помогает интересный документ – письмо московского обывателя, адресованное «будущему историку наших дней» и выдержанное в стиле трагифарса:

Я человек сложившийся, мне тридцать пять лет, и у меня есть все, что полагается иметь сложившемуся человеку: квартира, жена, дети и кошка… Вы помните, как вышел я на улицу в мартовские дни? Я улыбнулся, мое лицо розовело от скромной гордости и на груди трепыхался торжественный красный бант… И что же пришлось мне увидеть. Передо мной, лицом к лицу оказался никто иной, как Филимон Лушкин… Ну да, да, – тот самый всегда небритый и полупьяный Филимон, которого моя тетушка, сердобольное создание, иногда поила чаем на кухне. Он сбил меня с ног.

– Смотрите! – заорал он. – И ентот выполз. С красным бантом!.. Хо-хо-хо! Затем он последовательно ударил меня: в глаз, в нос и ухо… В конце концов мне удалось встать на ноги, и я выбрался в тупичек… Все мои друзья и знакомые уже были здесь. Кое-кто тихо постанывал… Я подошел к одному из них и с соболезнованием сказал:

– Плохо же вам живется!

– Живется, говорите вы? – задумчиво переспросил меня он. – Кажется наоборот: умирается. Нет трех ребер и через пролом в черепе уходит воздух…

…Я нашел себе тумбочку поудобнее, подстелил под себя, – все-таки мягче, чей-то валявшийся рядом раздавленный котелок, сел, сложил ручки на животике и задумался. И думал, что я, тридцатипятилетний сложившийся человек, – действительно сложившийся: сложил меня кто-то пополам и спрятал в карман[347].

Политическая апатия большинства, допустившая захват власти большевиками, может быть объяснена также и тем, что с рациональной точки зрения, с учетом скорого открытия Учредительного собрания, восстание большевиков и левых эсеров являлось крайне рискованной авантюрой. Даже 3 ноября 1917 года корреспондент «Голоса Сибири» доказывал, что восстание большевиков обречено на провал, так как у них нет транспорта («Викжель им не поможет»), решить земельный вопрос без Учредительного собрания не удастся, тем более что в ряде мест крестьяне и так захватили помещичьи земли, мир им также не удастся заключить, так как Германия не будет заключать мир с властью, против которой выступает ее народ. В это же время и сами большевики сомневались, что им удастся сохранить власть до Нового года.

Маленький человек в гражданской войне патриотизмов

В 1914 году поэт В. Горянский (В. И. Иванов), в период, когда в кругах интеллигенции разливалась военно-патриотическая эйфория, в обществе усиливалась мода на политические разговоры, рассуждения о будущем Европы и России, опубликовал иронично-пессимистическое стихотворение «Политик», высмеивавшее, как сегодня бы сказали, «диванных экспертов»:

Я, знаете ли, ужасный пессимист;

В светлые горизонты мне не верится…

Вот вчера, например, один журналист

В передовице своей на что-то надеется.

«Так или иначе, говорит, а приплывем

К лукоморью, к разливу широкому,

Где заря горит алым огнем,

Где грани легли всему беспрокому.

Не потечет, говорит, река вспять,

Клянусь левой ногой Конфуция,

Через три года, или много через пять,

Будет у нас правильная конституция».

А вот я не верю ни в солнечный восход,

Ни в реформы всякие, ни в облегчения, —

Знаю я, что есть пароход,

На котором можно ехать против течения!

Петров ли, Иванов ли на корме сидят, —

Одна будет команда строгая:

Нос вперед, ход назад!..

_ _ _ _ _

Эх, жизнь наша пассажирская, убогая…

Когда поэт писал эти строчки, рисуя образ идущего вспять истории парохода и изображая себя в качестве его пассажира, он и не предполагал, что через шесть лет пророчество исполнится и он окажется на одном из пароходов, покидающих Крым в 1920 году, а спустя еще два года его друзья, задержавшиеся в Советской России, станут пассажирами известных «философских пароходов». Горянский относился к той интеллигенции, которая не испытывала патриотической эйфории от начавшейся Великой войны, и с самого начала занимал антивоенные позиции. В декабре 1915 года И. И. Ясинский выступил с докладом о творчестве В. Горянского, в котором говорил, что любовь и сострадание к «маленьким людям» играют главную роль в «поэтическом театре» автора. Поэтический прицел Горянского, направленный на частные судьбы, маленькие радости и переживания обывателей, не позволял оправдывать человеческие страдания высокопатриотическими целями. Патриотизм для него, в соответствии с принципами Р. Михельса, заключался в любви к живым людям, а не абстрактным категориям. Впрочем, подобный морально-этический ригоризм был свойствен русской литературе. Наиболее известную его формулировку Ф. М. Достоевский вложил в уста Ивана Карамазова: «От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка».

Другой, более известный поэт, основатель акмеизма – направления, воспевающего жизнь, – Н. С. Гумилев занял диаметрально противоположную Горянскому позицию, отправившись добровольцем на Западный фронт. Война для Гумилева стала моментом истины, он видел в ней реализацию абстрактной «великой мысли». Гумилев писал о «золотом сердце России», которое должно биться в груди истинного патриота:

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки.

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь.

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

Есть парадокс в том, что некоторые из тех искренне идейных большевиков, которые прямо или косвенно участвовали в казни Гумилева в 1921 году, были такими же «патриотами-акмеистами», как и сам поэт. Как и Гумилев, они видели красоту в грозе, в войне, в бою и не задумываясь приносили в жертву свои и чужие жизни ради абстрактных идей, оставляя за собой «дымный след». При этом большевики отнюдь не являлись носителями некоей высшей истины, обладателями панацеи от российских бед: именно Февральская революция 1917 года открыла путь тем преобразованиям, которые впоследствии подхватили большевики. Однако именно большевики оказались эмоционально, психически ближе к тем маргинализированным слоям общества, которые больше всего пострадали от войны.

Гражданскую войну