Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси - Василий Седугин

– Так скучно мне без моей Росавушки, – говорил он, усаживая Давыда напротив себя. – Перемолвиться словом не с кем.

– А Светозар где?

– Светозарушка решил поохотиться и порыбачить. Собрались они с друзьями-товарищами и отправились на Двину. Дело молодое! Разве удержишь?

– Значит, ты теперь полный хозяин?

– Я! – с гордостью ответил Михаил. – Решаю все дела. Сужу и ряжу. И знаешь, что хочу сказать тебе? Люди мной очень довольны. Добрый, говорят, и справедливый у нас князь, легко с таким жить!

– Верю, верю. О твоей доброте знаю не понаслышке.

– Вот! Это главное – быть добрым. Ни кому ни в чем не отказывать. И тогда люди все становятся добрее и лучше друг к другу относиться начинают.

Давыд пристально смотрел в лицо Михаила, что-то прикидывая в уме. Наконец попросил осторожно:

– А не мог ли ты выручить меня?

– Конечно, выручу! Родному дяде да как не посодействовать. Только было бы в моих силах!

– Да пустяки совсем требуются. Новгородские войска начали разорять наши земли, а у меня, сам знаешь, своих войск мало, кот наплакал. Дал бы ты мне княжескую дружину. Отгоню супостатов, вернутся все воины живые и здоровые.

– А ты не обманываешь меня, дядя?

– Как можно! Головой отвечаю! Припугну только новгородцев – и дело закончится. Думаю даже, что до военных стычек не дойдет. Как увидят новгородцы твоих храбрых дружинников, разбегутся кто куда. Разве из грабителей получались когда-нибудь смелые воители? Трусы, боязливые люди идут в такие отряды. Мы как крикнем на них погромче, только пятки у них засверкают!

– Вот будет картина – пятки засверкают! – рассмеялся Михаил.

– Ну что, даешь свою дружину?

– А почему бы не дать? Воров и грабителей надо проучить один раз, чтобы навсегда отбить охоту поживиться за счет чужого добра.

– Вот это верно, Михаил! Мудрые слова произнес сейчас, я их запомню.

Никаких новгородцев на полоцкой земле не было, дружина Михаила нужна была Давыду для нападения на Минск. Одурманенный постоянным употреблением хмельного, сделал он это наспех, без должной разведки, притом в самое неподходящее время: именно в это время с главными силами мимо проходил великий князь Мстислав. Не теряя времени, повернул тот свои войска на Минск и нанес внезапный удар с трех сторон по воинству Давыда. Застигнутые врасплох, полоцкие вояки бросились врассыпную кто куда. Мстислав гнал их, не давая пощады, до самого Полоцка. Стольный град княжества был взят без боя, его некому было защищать.

Войдя в княжеский дворец, он пригласил в гридницу князя Михаила, его сына Светозара, Давыда и воевод. Здесь им была объявлена княжеская воля:

– Сколько раз полоцкие князья нарушали мир на Руси, безо всякой причины и без всякого повода грабили и разоряли города и селения! Я своей волей кладу этому конец. Сейчас все вы погрузитесь на три судна и отправитесь в Византию. Там, под опекой моего родственника, императора Алексея Комнина, и проживете остаток жизни.

– А как же Росава? – жалким голосом спросил Михаил. – Я не могу жить без моей Росавушки. Мы любим друг друга, и нас нельзя разлучать!

– Росава останется править в княжестве. У женщины больше здравого ума, чем у вас, мужчин. Она никогда не начнет войны. Мир и покой придут наконец на вашу землю.

Подошли дружинники Мстислава и повели пленников к Двине; сзади всех, плача и стеная, плелся Михаил...

Росава вернулась в Полоцк через неделю после ухода войск Мстислава. Молча выслушала рассказ о происшедшем, только лицо ее посерело, а глаза вдруг стали темными и глубокими, оделась в домотканое походное платье, накрылась черным платком и отправилась в Киев.

Под Киевом Росава увидела огромное количество войск, готовых для похода в половецкие степи. У шатра Мстислава ее остановила охрана, стала расспрашивать, кто такая. Она назвалась своим именем, и ее пропустили.

Когда Мстиславу доложили, что на прием напрашивается полоцкая княгиня, он поморщился. Было понятно, о чем она будет просить. Ему не хотелось ничего менять в своем решении, да и не в силах был что-либо сделать: полоцкие князья и воеводы под охраной его воинов находились уже далеко на пути в Византию, их было невозможно вернуть. «Слезы, женская истерика – зачем мне они?» – подумал он и хотел уже отказать, как вдруг будто что-то толкнуло его в сердце, и он, махнув рукой, распорядился пропустить к нему женщину.

Мстислав стоял возле шатра в полном воинском облачении, выставив одну ногу вперед и приняв независимый и неприступный вид, всем своим видом показывая, что занят крупными государственными делами и у него нет времени на мелкие житейские вопросы. К нему приближалась невысокая, одетая во все темное пожилая женщина. Когда она подошла поближе, что-то знакомое уловил он в ее движениях, чем-то далеким и родным повеяло на нее. Он напрягся, стал вглядываться. И когда она, подойдя ближе, из-под платка глянула на него в упор большими, наполненными печалью, до боли знакомыми очами, Мстислав невольно воскликнул негромко:

– Росава?

Она молча смотрела на него скорбным, страдальческим взглядом, спазмы перехватили ее горло и мешали что-либо сказать, только крупные слезы вдруг полились из ее глаз.

– Росава, да как же так, – растерянно повторял он, бестолково топчась на месте. Вмиг сошла с него великокняжеская спесь, перед ней стоял тот же влюбленный Мстислав, только не юноша, а пожилой, умудренный жизнью мужчина; глаза его были все те же, чистые, искренние, влюбленные...

– Да что же мы стоим? – спохватился он. – Зайдем в шатер. Нам надо так много сказать друг другу!

Мстислав ввел ее в шатер, усадил перед собой на походный стульчик, стал глядеть в милое, исхудавшее лицо, которое, несмотря на годы, сохранило многое из прежнего, девичьего.

– Как ты? Куда ты тогда пропала? Как я тебя искал, как хотел видеть! Расскажи же, поведай, что в те дни случилось? – в нетерпении забрасывал он ее вопросами.

И Росава, немного успокоившись, рассказала про свои мытарства, которые закончились тем, что она стала полоцкой княгиней. Он не прерывал ее, молча и жадно слушал повествование и думал о том, что прожил жизнь с нелюбимой женщиной, к которой привык, которую воспринимал как жену, как мать своих детей – и не более; никогда у него не было к Кристине такой любви, как к Росаве, да и к Добраславе он питал больше расположение, чем всепоглощающее чувство. Он только сейчас понял, что любил Росаву глубоко и мучительно всю жизнь, и что если бы представилась возможность, не раздумывая связал с ней судьбу и пошел хоть на край света... Он понимал, что это невозможно и этого не будет никогда, и на душе становилось так тяжело и скорбно, что хотелось разрыдаться, горько и безутешно.

В конце своего рассказа Росава обратилась к нему со словами:

– Я понимаю, Давыд заслужил кары, и его не защищаю. Он всю жизнь был таким, разгульным и беспутным пьяницей, готовым в любую минуту повоевать и пограбить. Но поверь мне, князь Михаил – это поистине малый ребенок, слабый и беззащитный. Он в жизни своей никого не обидел, ни на кого руки не поднял, ни на кого голоса не повысил. Таким же вырос и наш сын, Светозар. Они совершенно непричастны к нападению на Минск. Они даже в поход ни разу не ходили. Прошу, умоляю тебя: верни их в Полоцк. Ради нашей любви, ради юности нашей...