Тайные войны спецслужб - Игорь Атаманенко

«Вон, видишь, — сказал он, — катит моя мадам. Она везет мне обед, смену белья, а заодно — смену охранников. Эти, — Борис указал на сидевших поблизости двух громил, которые в отличие от нас, несмотря на испепеляющее солнце, не снимали рубашек, под которыми бугрились снаряженные пистолетами кобуры, — мне надоели!»

Когда подъехала «Волга», я был ошеломлен, увидев, как из нее вышла… Галина Брежнева, которую Буряце за глаза называл «мадам». Я встречал ее у нас в посольстве на дипломатических приемах и поэтому хорошо знаю ее в лицо.

Я догадался, что в роли телохранителей, на которых указывал Борис, выступают сотрудники правительственной охраны, приставленные к дочери вашего Генерального секретаря, но я никак не мог понять, что может быть общего между нею, дочерью первого лица великой страны, и спекулянтом «брюликами», каким я знал Буряце.

Возможно, мои размышления отразились на моем лице, потому что Борис поспешил объяснить мне, что Галина безумно в него влюблена.

«А вообще, — сказал он, — моя мадам — женщина с «заскоками», тем более, у нее начался климакс, ведь она на пятнадцать лет старше меня, ей уже почти пятьдесят и она уже стала бабушкой».

«Ну так брось ее, какие проблемы? — сказал я. — Ты же молод, красив, с твоими деньгами, твоей внешностью и умом любая понравившаяся тебе женщина почтет за счастье быть твоей подругой!»

Подумав, Борис ответил:

«Видишь вот это? — Он сжал рукой висящий на груди платиновый крест. — Вот это моя мадам. Тяжело таскать на шее такую дорогую вещицу, но зато прибыльно и престижно… Где бы я ни появлялся с этим крестом, все почтительно расступаются, и места, предназначенные для избранных, достаются в первую очередь мне! На Западе, Миноби-сан, говорят: «Если вы видите, что ваш банкир выпрыгивает из окна десятого этажа, бросайтесь за ним — это прибыльно».

Я руководствуюсь той же логикой. Поэтому, несмотря на все причуды и истерики мадам, я готов пойти за ней в огонь и в воду — куда угодно ей.

Кстати, вот это, — Борис вновь дотронулся до болтающегося у него на груди креста, — я приобрел по настоянию и с помощью мадам. Она толк в таких вещах знает и собирает их…

Знаешь, какая у нее богатая коллекция «брюликов»! Я пристрастился к ним под ее влиянием… Я вообще многим ей обязан. Она меня ввела в такое общество, в которое ни за какие деньги не попадешь: писатели, заместители министров, торговые тузы…

Но все же я очень от нее устал. Ладно бы только ее причуды и скандалы, которые она мне ежечасно устраивает! С ними еще можно мириться… Хуже другое, — ведь мне приходится ложиться с ней в постель, ну, ты понимаешь…

Так вот, самое ужасное в том, что когда я по ее просьбе начинаю обнимать и целовать в губы, а целоваться взасос она ох как любит! — мне постоянно кажется, что я целую Леонида Ильича… Моя мадам, старея, внешне все больше походит на своего отца…

Да ты и сам это сейчас увидишь, вот она, уже подходит… Ты только присмотрись внимательнее! У нее же очень грубые, крупные, мужские черты лица… А тут еще с возрастом усы начали расти… Недавно я по телевизору увидел, как Брежнев лобызался с Эрихом Хонеккером, ну, ты знаешь, гэдээровский генсек, так меня стошнило на стол. Мои гости были в шоке.

Короче, когда мне приходится целовать ее в губы, я стараюсь закрывать глаза.

Ты знаешь, мне часто снится один и тот же сон. Будто бы я в постели с императрицей Екатериной Второй. И лежит она передо мной в чем мать родила с двусмысленной улыбкой на губах, бесстыже раскинув свое крупное дряблое тело на огромной кровати. Я вижу перед собой обвислые, как уши спаниеля, груди, огромный дряблый живот, трясущийся, как желе, похотливо раздвинутые ноги. Вижу, как она пальцами, унизанными бриллиантовыми кольцами, расчесывает редеющие волосы на лобке. Она тянется ко мне, напрашивается на поцелуй. Передо мной — стареющая самка, беспощадная при отказе насытить ее похоть, но самка королевской крови, на чьей голове невидимо светится корона.

Я с трудом заставляю себя поцеловать ее напудренную руку, и сквозь бьющий в нос резкий аромат духов чую тошнотворный запах тлена, исходящий от ее разлагающихся чресел.

Екатерина Вторая с царственным бесстыдством призывно раздвигает ноги и пытается приподняться на подушках…

И в это мгновение я замечаю, что передо мной никакая не императрица — моя мадам, похожая на кобру, готовую к удару. Я в ужасе застываю у ее ног, а затем опрометью бросаюсь наутек Мокрый, как мышонок, я мечусь по комнатам дворца, не находя выхода, пока наконец не просыпаюсь от трели будильника…

Ну, ничего! Христос терпел и нам велел… Вот купит она мне квартиру, а там видно будет».

«Но она ведь замужем, — удивился я, — и, если не ошибаюсь, ее муж занимает большой пост в Министерстве внутренних дел!»

«Ну а что муж? равнодушно ответил Буряце. — Его интересует только карьера. К мадам он совершенно равнодушен.

Правда, узнав о том, что у нее со мной любовь, муж пару раз подсылал своих людей, ментов поганых, чтоб меня поколотили, но теперь мадам приставила ко мне охранников из КГБ, которые в обиду меня не дадут.

Ее мужу, генералу Чурбанову, совсем невыгодно идти на разрыв с мадам, потому что он сразу потеряет благосклонность ее отца. Чурбанов это хорошо знает, потому и терпит меня — выбора у него нет!»

Приблизившись к нам, Галина вместо приветствия громко и витиевато заругалась матом. Прокричала, чтобы Борис помог прибывшим на смену охранникам вынести из машины банки с икрой, виноград, ящики с шампанским и водкой.

Отдав распоряжения, Галина без тени стеснения начала снимать с себя платье, чтобы переодеться в поданный телохранителем шелковый халат.

Я попытался отвернуться, но Борис, который демонстративно проигнорировал указание «мадам» помочь охране, тихо сказал мне: «Не вздумай отворачиваться, иначе сразу попадешь в немилость. Она обожает, когда ее нагую рассматривают молодые мужчины!»

За время, которое я провел в тот день в обществе «влюбленных», я понял, что Борис умный и изощренный человек, умеющий держать себя в руках.

Галина — крайне раздражительная и конфликтная женщина. Когда Борис напомнил ей, что пора возвращаться к родителям, которые отдыхали неподалеку, в Ореанде, Галина закатывала истерику, ругалась матом, швыряла в любовника гроздья винограда и обвиняла его в том, что он ее не любит.

Под конец, напившись, Галина стала плакать и кричать: «Я люблю искусство, а мой муж — мудак, хотя и генерал. Ну что поделаешь, чурбан — он и есть чурбан!»

По возвращении в Москву я несколько раз бывал в гостях у Буряце, в квартире на улице Чехова, которую для него приобрела Галина.

Однажды, это было в декабре прошлого, 1981 года, вернувшись из Гонконга, куда я летал, чтобы закупить для Бориса видеоаппаратуру, я застал у него дома двух неизвестных мне молодых людей. Все трое оживленно обсуждали план тайного проникновения в квартиру какой-то артистки по фамилии Бугримова, чтобы похитить принадлежащие ей уникальные ювелирные изделия.