Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

Несмотря на эти соображения, 15 ноября 1912 г. Великий Князь Михаил Александрович указом Государя был лишён содержания из уделов и исключён из военной службы.

30 декабря 1912 г. вышел Высочайший манифест, в котором было объявлено, что с Великого Князя снимаются обязан ности Правителя государства, возложенные на него до совершеннолетия Наследника Цесаревича Алексея Николаевича в случае кончины Императора Николая II.

С началом Первой мировой войны Великому Князю Михаилу Александровичу было разрешено вернуться в Россию. Его морганатическая супруга получила титул графини Брасовой, а незаконнорожденный сын стал графом Г. М. Брасовым. Однако права на управление государством Великому Князю Михаилу Александровичу возвращены не были, а его потомство, разумеется, никаких прав на престол не имело. К чести Великого Князя Михаила Александровича, следует сказать, что он сам хорошо это понимал. Объясняя свой отказ стать царём, Михаил Александрович, по словам полковника Никитина, сказал: «Я не имел прав на престол».

Передача престола Великому Князю Михаилу Александровичу означала весьма опасный династический тупик. В случае его воцарения в империи не было ни законной государыни, ни законного наследника. К тому же Император Николай II хорошо знал характер своего брата. Он знал, что, обладая личным мужеством и благородством, он был совершенно чужд политики, плохо разбирался в людях и легко поддавался чужим влияниям.

Между тем заговорщикам требовалась передача короны именно такому человеку. Это была прекрасная возможность немедленно покончить с монархией. Воцарение же Наследника Цесаревича Алексея Николаевича такой возможности не давала. Если бы престол был передан Цесаревичу, то это означало бы сохранение внешней формы монархии на неопределённое время. Добиться отречения у несовершеннолетнего царя было бы невозможно. Кроме того, никто не знал, как повернутся события, как отреагирует народ на правление «народных избранников», как поведёт себя регент и та же военная верхушка через полгода, через год?

Между тем, и это вытекает из всей деятельности заговорщиков, они ставили себе целью именно уничтожение монархии, а не возведение на престол подконтрольного царя. Тому свидетельство всё, что произошло потом в квартире Путятина 3 марта 1917 г.

Если даже у части заговорщиков до февральских событий и были какие-то варианты с воцарением Наследника Цесаревича, то к 2 марта 1917 г. эти варианты были ими отброшены.

Правда, известны слова А. Ф. Керенского, якобы им сказанные в «одном петроградском научном обществе», которые приводятся в журнале «Орион», издававшемся в Тифлисе в 1919 г..

В публикации «Ориона» приводятся слова А. Ф. Керенского о том, что «2-го был отъезд Гучкова и Шульгина. Мы ждали Алексея. В наши планы не входил проект Михаила. Эта комбинация была для нас неприемлема».

Эта фраза А. Ф. Керенского лишний раз подтверждает, что ему было известно о предстоящей поездке А. И. Гучкова и В. В. Шульгина во Псков. Характерны также слова А. Ф. Керенского «о проекте Михаил». Эта фраза свидетельствует о том, что «Проект Михаил» был заранее продуман и запланирован заговорщиками.

Если бы Император Николай II вдруг решил под влиянием отцовского чувства или ещё какого-либо обстоятельства передать престол Великому Князю Михаилу Александровичу, он чрезвычайно бы облегчил заговорщикам их задачу — свержение монархии. Кроме того, Император опять-таки прекрасно понимал, в чьи руки он передал бы судьбу России.

Мог ли Император Николай II под влиянием порыва в течение нескольких часов или, более того, за пять минут решиться передать престол в слабые руки Великого Князя с его запутанной и тупиковой семейно-династической ситуацией?

Понимая, что на эти вопросы любой вдумчивый исследователь даст отрицательный ответ, заговорщики придумали ещё одну версию: царь принял решение передать престол

после своего разговора с лейб-хирургом С. П. Фёдоровым. Сам С. П. Фёдоров активно поддерживал эту версию. Лейбхирург утверждал, что 2 марта Государь в который раз спрашивал у профессора, разрешат ли ему остаться вместе с сыном после отречения? Узнав, что не разрешат, Император спросил, излечима ли болезнь Наследника, и, узнав, что неизлечима, хотя гемофилики иногда живут долго, решил отречься и за сына.

Напомним, что Наследник Цесаревич был болен гемофилией с самого своего рождения. С ним неоднократно бывали тяжелейшие приступы, чрезвычайно опасные для жизни. Цесаревича лечили лучшие профессора России. Неужели за всё это время Государь ни разу не поинтересовался, излечима или нет болезнь его сына? Кто может поверить, что подобный вопрос любящий отец задал впервые за 13 лет С. П. Фёдорову в Пскове?

Таким образом, мы можем сделать вывод, что ни по соображениям государственным, ни по соображением династическим, ни по соображениям личного характера Император Николай II 2 марта 1917 г. не мог отказаться от престола в пользу своего брата Великого Князя Михаила Александровича.

Одним из доказательств этого служит полное равнодушие, с которым восприняли это известие представители ВКГД и Исполкома. Сразу же после того, как весть о манифесте дошла до М. В. Родзянко, А. Ф. Керенского и остальных, началась усиленная подготовка к последнему этапу — уничтожению русской монархии. Этот этап наступил 3 марта 1917 г. в Петрограде, на Миллионной улице, дом 12, в квартире князя Путятина.

Следуя логике А. Ф. Керенского, то есть логике превентивного отрицания того, что было на самом деле, А. И. Гучков в августе 1917 г. на допросе ВЧСК сказал: «Если бы я мог сам сфабриковать манифест и заставил сам его подписать, то, конечно, я мог бы привезти то, что было указано».

На наш взгляд, смысл этих слов Гучкова следует воспринимать так: «Я сфабриковал манифест и привёз то, что было указано».

Знаменитый манифест, который вот уже скоро сто лет является главным и, по существу, единственным «доказательством» отречения от престола Императора Николая II, был «обнаружен» специальной комиссией в 1929 г. в Ленинграде, где до 1934 г. находился Президиум Академии наук СССР. Возглавлял комиссию Юрий Петрович (подлинное имя Яков Исаакович) Фигатнер. В комиссию под видом её служащих входили видные сотрудники ОГПУ А. А. Мосевич и А. Р. Стромин, авторы сценария будущего «академического дела».

Все сотрудники центрального аппарата АН обязаны были пройти проверку анкетных данных и собеседование на предмет соответствия занимаемой должности. В этой «чистке» Академия наук понесла существенные кадровые потери: из-за социального происхождения (дворяне, духовенство и т. п. были уволены наиболее квалифицированные сотрудники, на место которых были взяты новые лица, чья не только лояльность, но и преданность советской власти уже не вызывала сомнений. В результате чистки только в 1929 г. из Академии наук было уволено 38 человек.

В результате этой проверки были обнаружены «документы исторической важности», которые якобы незаконно хранили у себя сотрудники аппарата. Газета «Труд» от 6 ноября 1929 г. писала: «В Академии наук обнаружены материалы департамента полиции, корпуса жандармов, царской охранки. Академик Ольденбург отстранён от исполнения обязанностей секретаря Академии».