Глобалия - Жан-Кристоф Руфин

Уже по тому, с каким воодушевлением Елена произнесла последнюю фразу, было видно, как страстно бунтари ждут ниспосланного свыше вождя.

— Это еще не все, — вмешался Говард, — нам нужен кто-то, кто сможет объединить бунтарей, несмотря на все наши разногласия.

— Значит, вы разобщены? — живо отозвался Байкал, неожиданно обнадеженный этим признанием в слабости. — Я думал, все бунтари разделяют одни и те же идеалы.

— Конечно разделяют, — подтвердила Елена. Но потом, опустив глаза, добавила, — И все же... Бунтари — интеллектуалы... Они спорят, выдвигают разные точки зрения. Каждый отстаивает свое видение, опровергая других. Добавьте к этому, что мы живем в антизонах, где царят не самые утонченные нравы, и вы поймете, почему бунтарей вечно раздирают противоречия и почему их так трудно заставить действовать сообща... Нас может объединить только кто-то пришедший извне, чей авторитет будет признан всеми.

— Что вы собираетесь делать сейчас? — поторопился спросить Байкал, чтобы самому не пришлось отвечать на подобный вопрос.

— Созвать глав всех наших поселений. Мы называем это собранием Большой Когорты. Оно созывается в исключительных случаях, когда бунтарям нужно принять особо важное решение. Вы выступите и изложите свою программу.

— Сколько времени понадобится, чтобы собрать всех здесь?

— Если оповещать все бунтарские деревни на континенте, на это потребуется несколько недель. Возможно, недели три.

После долгих раздумий Байкал сказал себе, что этот план хорош тем, что позволит ему оттянуть решающий момент.

— Хорошо, я готов ждать, — сказал юноша, — а когда соберется Большая Когорта, я открою свой план.

Говард и Елена переглянулись. Глаза их блестели от радостного возбуждения.

— Мы сегодня же объявим сбор, — вскричала Елена.

А потом, помрачнев, добавила:

— Только ждать здесь вам будет слишком опасно. Вас наверняка заметили по дороге сюда. Если мы все правильно поняли, Тертуллиан захочет отомстить за бомбардировку, раз он думает, что его бомбили из-за вас. Наша деревня расположена слишком близко к границе. Вас нужно переправить в безопасное место.

— Тогда, — перебил ее Фрезер, — пусть он пока побудет у нас.

И добавил, комически растягивая слова:

— В «Недоступных Землях».

Это предложение все встретили удивленным молчанием.

— А это не слишком далеко? — опомнился наконец Байкал.

Фрезер ошарашенно смотрел то на него, то на Елену, то на Говарда. Похоже, он и сам не ожидал подобного успеха.

— Здесь ведь есть лошади, — не растерялся он, — пусть нам одолжат парочку.

Мысль была здравая. Байкал поддержал ее, и бунтари тоже не нашли, что возразить.

* * *

ПОДРОБНО РАССКАЗАВ Кейт и Анрику историю возникновения Глобалии и описав ее нынешнее положение, Уайз больше не появлялся в ассоциации и не виделся со своими молодыми друзьями. Их каждый раз встречали новые, незнакомые библиотекари и, не говоря ни слова, провожали к какому-нибудь столу, пристроившемуся в нише между книг. Анрик продолжал увлеченно изучать все доступные исторические документы. Он все еще думал, что это поможет пролить свет на странную политическую интригу, жертвой которой стал Байкал.

А Кейт, наоборот, буквально задыхалась среди пыльных книжных рядов «Уолдена». Девушка была убеждена, что решение нужно искать где-то за пределами ассоциации. В голове у нее все время вертелась последняя фраза Уайза о том, что она сможет присоединиться к Байкалу, если только найдет способ выбраться за пределы безопасных зон. Судя по картам, которые показывал ей Уайз, антизоны вблизи Сиэтла представляли собой небольшие изолированные островки. Чтобы проникнуть на обширные южные территории, куда выслали Байкала, надо было сначала как-то добраться до одной из далеких глобалийских факторий. Лучше всего до Парамарибо, ведь сообщение пришло именно из этого района. Но Кейт там никого не знала, а на обычную туристическую поездку у нее не хватило бы денег.

По правде говоря, она чувствовала себя очень одинокой. В безопасной зоне, где почти не осталось молодежи, завязать новые знакомства со сверстниками было непросто, а люди с большим будущим обращались с девушкой как с ребенком. Одним словом, если не считать матери и Анрика, Кейт ни с кем не общалась.

В денежном отношении дела у нее обстояли тоже далеко не блестяще. Она ушла с работы, чтобы полностью посвятить себя поискам Байкала, и теперь получала бессрочное пособие, равное предыдущей зарплате. Согласно новым законам о «равноценности работы и досуга» устаревшее слово «безработица» официально находилось под запретом. Отныне каждому предоставлялось право либо заниматься определенной деятельностью (раньше это именовалось работой), либо посвящать все свое время разнообразным хобби, то есть, по старинной терминологии, досугу. Ни одной из этих альтернатив не отдавалось никакого предпочтения. И то и другое оплачивалось одинаково хорошо, то есть, на самом деле, одинаково плохо, если, конечно, речь шла не о руководящих постах. Одним словом, Кейт прозябала.

Она уже готова была погрузиться в отчаяние, когда, примерно неделю спустя после того знаменитого разговора с Уайзом, перед ней вдруг открылись новые, неожиданные возможности. Однажды утром на ее мобильный пришло сообщение от однокашницы по Анкориджу. Марта, которая теперь обосновалась в Лос-Анджелесе, звала всех своих бывших соучеников к себе на свадьбу. Кейт никогда не была ее близкой подругой. Вероятно, Марта запросила в пансионате полный список выпускников и разослала всем подряд одно и то же сообщение.

Это приглашение выглядело невероятно. Брак давно стал в Глобалии очень редкой формальностью, и вступали в него, как правило, в более чем почтенном возрасте. Сама идея брачных уз противоречила основным принципам, на которых зиждилось здание демократии. В мире, где покушение на чужую свободу считалось тяжелейшим грехом, ограничение возможностей индивида, вытекавшее уже из самого факта женитьбы, казалось недопустимым. Единственное, что хоть как-то оправдывало в глазах общества столь вопиющее ущемление в правах, — это его добровольный характер. К счастью, каждому гарантировалась возможность в любой момент расторгнуть эти узы без лишних формальностей и проволочек. Вступление в брак строго регулировалось законом и требовало долгих хождений по инстанциям, тогда как развод, напротив, совершался свободно, быстро и без каких-либо дополнительных условий.

По сложившейся традиции, отмечать свадьбу было не принято, гораздо чаще устраивались вечеринки, чтобы отпраздновать развод.

Но от Марты можно было ожидать чего угодно. Она всегда отличалась строптивым, независимым характером и не признавала никаких правил. Ее мать, знаменитая певица, увидела в своей беременности хороший повод для саморекламы. В течение нескольких недель эта новость не сходила с экранов. По слухам, отцом будущего ребенка был прославленный футболист. После родов журналисты ни на минуту не оставляли в покое молодую мать и ее дитя, и певица без стеснения представала перед публикой в самых скандальных позах: то она кормила грудью, то меняла младенцу подгузники. Мало того, она с гордостью заявляла, что пережить опыт естественного деторождения было бы интересно и полезно каждой женщине. Подобное поведение спровоцировало в обществе бурную полемику. Все это послужило прекрасной рекламой для певицы, спрос на ее диски рос с каждым днем. А как только ажиотаж спал, она постаралась поскорее избавиться от Марты, отправив девочку в Анкоридж.