Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский

Грязнов поймал себя на том, что суетится, ухаживая за дамой, облаченной в его махровый халат, словно за самым близким и желанным человеком. А она с улыбкой продолжала рассматривать его.

— Слава, — остановила она наконец его суетню, — сядь, отдохни и объясни мне, что тебе нужно? Чего сегодня у нас делал твой бравый, усатый сыщик? Смотрел он, во всяком случае, на меня, как на сдобную булочку, вот как эта. — Она подцепила вилкой кусочек и поднесла ко рту, закусывая очередной глоток вина.

Грязнов захохотал.

— Учти, и это при том, что он по уши влюблен в одну вполне симпатичную дамочку! Ты представляешь, какой жуткой силищей владеешь?

— Ах, Славушка… да если б я в самом деле владела, разве я сидела бы здесь и сейчас в твоем купальном халате? Оставим это. Ты хочешь, как я поняла, что-то знать про «Гармонию»? А цель?

— Скажу всю правду. Подозреваем, что ваш Рутыч принимал участие в подготовке убийства одного известного телевизионного журналиста. Его фамилия — Морозов. Убит двумя выстрелами из «макарова» за полтора часа до нынешнего Нового года. На пустой улице, неподалеку, кстати, отсюда, в собственном автомобиле. Его остановили и произвели два выстрела. Рутыч — одна из версий, к которой и я, и Саня склоняемся все больше. Ты можешь рассказать что-нибудь? И чтоб тебе эта информация абсолютно ничем не грозила?

— Я всего два месяца там. С Алиной — это наш гендиректор — познакомилась совершенно случайно в одном салоне… да ты помнишь наверняка, на Старом Арбате, у Софьи Романовны?

— А-а, ну конечно…

— Разговорились, пока мастер бегала к телефону. И я получила лестное приглашение. Платит прилично, особо не нагружает, но и в собственные архивы не допускает. А я и не лезу. Мне теперь — незачем.

— Архивы, значит, есть?

— А где их нет? Как им не быть? У нас два десятка сотрудников, у каждого персональный компьютер, все соединены в единую сеть, главный — у Алины. Но сегодня, после ухода твоего сыщика, Вадим зашел в кабинет Алины — он единственный, кому разрешено, — и основательно засел там. Я не думаю, чтобы он производил тотальную очистку, но чем черт не шутит? Вид был, во всяком случае, озабоченный. Когда я заглянула перед уходом, он был этим очень недоволен. Хотя на его противной физиономии, по-моему, вообще никакие чувства, кроме неприязни, не отражаются.

— И как же ты, такая красивая, умная?.. Извини, я повторяюсь…

— Валяй, мне все равно приятно!

— Ну как ты с ними ладишь-то? Я вот послушал Сережу и сразу усек: э-э, ребятки, а вы там не делом занимаетесь! Ох каким криминальным душком потянуло сразу! Тебе-то это надо?

— Меня устраивает уже то, что ко мне никто не лезет руками и платят приличные деньги. Уйти я всегда могу, меня никакие Алинины секреты не держат. А что я знаю, про то, ты понимаешь, никто не узнает. Может быть, кроме тебя. Ну еще одного человека… А как он… Саша? Не развелся?

— А ты ждала? — помолчав и сумрачно сдвинув брови, спросил Грязнов.

— Не то чтобы ждала, но, возможно, надеялась… Очень он мне запал тогда в душу… Наверное, зря вы с Денисом приставили меня к нему. Что-то тогда во мне словно сдвинулось.

— Я заметил… Но… Саню надо было спасать, и только ты одна могла это сделать на самом высшем уровне… Потому, я подумал, что и у нас с тобой как-то тоже ни черта не получилось…

— Вполне возможно. Значит, счастлив… Ну и дай ему Бог…

— Бог-то — Бог, да сам, говорят, не будь плох! Послушай, Илонка, а ведь складывается так, что нам придется тебя самую малость расшифровать…

— Это зачем? — насторожилась она.

— Если настоящий криминал обнаружим, привлечем в качестве свидетеля. Но не больше, в этом могу поклясться, ты меня знаешь. Как ты к этому отнесешься?

— Отрицательно. Но если вы без этого не можете обойтись… Только без Илонок, пожалуйста. Документы у меня подлинные, понимаешь?

— Еще бы! — улыбнулся Грязнов. — Гознак, высший класс.

— Ну то-то, — облегченно улыбнулась и она. — Ладно, хватит базара, слушай внимательно, я повторять не буду. А то совсем времени на сон не останется, а мне завтра надо выглядеть выспавшейся и свежей, как молодой огурчик…

— В пупырышках, — ласково добавил Грязнов.

…Близко к полуночи позвонил Турецкий и с ходу спросил:

— Ты в курсе, что наш подопечный… нет, пока еще твой, сюда намылился?

— В курсе. Но мне еще не доставили запись его новых переговоров. Его провожают.

— Что-то ты, дорогой мой генерал, медленно раскачиваешься… Он уже из поезда звонил, только что отправился ночным, проходящим мимо нас.

— Этого я еще не знал. Зато кое-что уже выяснил про «Гармонию». Масса вопросов.

— Это хорошо. От кого? Чего молчишь, секрет?

— Думаю, как тебе это сказать…

— Словами скажи, твои красноречивые жесты моему взору недоступны, — поторопил Турецкий…

— Одна фантастическая женщина, как выразился бы ты…

— Ох, Грязнов, погубят тебя когда-нибудь женщины!

— Такие, Саня, не губят, такие спасают… Впрочем, ты ее знаешь. Давно было, когда ты однажды по Сокольникам бродил в поисках приключений на свою башку, а я в кустах, в засаде, сидел в это время. Ни о чем не говорит? Ничего не напоминает?

— Не может быть… — после паузы почти шепотом проговорил Александр. — Славка, какая же я жуткая свинья… Ведь получилось — с глаз долой — из сердца вон… Ты ее еще увидишь?

— А я ее и сейчас вижу. Прямо перед собой.

— Скажи ей, что я перед ней виноват навсегда. И нет мне прощения… И уж за одно это с меня там — понимаешь? — наверху, когда-нибудь обязательно спросят… Как она?

— Как всегда, прекрасна. Сам ничего не хочешь сказать?

— Боюсь… слов не найду.

— А ты все же попробуй. А то, когда будешь ее в качестве свидетеля допрашивать, язык проглотишь. За нее, кстати, не беспокойся, мы уже пришли к консенсусу.

Грязнов передал трубку Илоне, и та, помолчав, сказала:

— Ну здравствуй, крестник. Я рада, что жизнь у тебя в порядке, Слава мне рассказал.

— Я, наверное, был бы куда более рад, если бы она в порядке была у тебя. Прости меня, а? Илонушка, я ведь все про себя знаю, и это «все» мне ужасно противно. Но я о тебе никогда не забываю, если это может служить хоть каким-то оправданием.

— А ты знаешь, мне сказанного сейчас тобой вполне достаточно. Для души. А остальное пусть тебя не волнует. Уверена, что мы днями встретимся. Не делай большие глаза, и вообще меня зовут Ириной Владимировной. Так уж получилось.

— О-бал-деть! — с расстановкой произнес Турецкий.

— Я тоже все знаю, но, повторяю, так вышло. Поэтому, — хмыкнула она, — если однажды, нечаянно, я приснюсь тебе, и ты произнесешь во сне мое имя, ничего не бойся, будешь понят окружающими абсолютно правильно. Мысленно целую и передаю трубку твоему генералу, занимайтесь вашими делами.