Загадка последнего Сфинкса - Наталья Солнцева

Александрина, ни жива ни мертва, находилась на грани обморока. Все ее усилия оказались напрасны. Домнин, негодяй, оставил в мастерской не ту картину… нарочно, чтобы в очередной раз повеселиться. Бешенство и обида на свою глупость мутили ее рассудок. Боль в затылке возобновилась, от нее подступала к горлу тошнота.

Приглашенные обрушили на художника шквал аплодисментов и восторженных криков. Мэтр принимал поздравления, благодарил. Он не смотрел на мачеху.

Инга Теплинская, наоборот, не спускала с нее глаз.

Публика сгрудилась возле полотна, громко обсуждая неподражаемую манеру живописи Домнина, игру света и тени, загадочное мерцание красок и, главное, мощную и темную эротику его женских образов. В их прихотливой безудержной чувственности таилась смерть.

Возня и пьяные крики у входа заставили Астру насторожиться.

– Что там случилось?

Вдовы – особая порода женщин. Благочестивая Юдифь, например… или та же герцогиня Альба – представительница знатной испанской фамилии, прославившейся жестокостью и богатством. Мужа первой убили враги, вторая сама поручила своему врачу отравить супруга. Клеопатра тоже была вдовой. Смерть ее мужа-фараона остается в истории темным пятном. Злые языки утверждают, что именно связь с египетской блудницей погубила Цезаря, потом Марка Антония.

Этот список можно дополнить множеством громких имен роковых женщин. Объединяет их одно – каждая тем или иным образом является источником смерти для мужчины, разыгрывает интригу Эроса, несущего на своих крыльях наслаждение и гибель.

Об этом ли думала Инга Теплинская, разглядывая «Обнаженную Маху» и сравнивая ту с Махой одетой, Александриной Домниной, предположительно любовницей ее покойного мужа? Или о чем-то другом? Но обе красавицы не могли оставить ее равнодушной. Сердце Инги обливалось кровью. Она по всем статьям проигрывала распутнице. Волосы цвета меда… мягкие на ощупь, пахнущие луговыми травами… вероятно, они свели Мишу с ума.

На картине, несомненно, изображена она же: Санди, Александрина, вдова отца художника. Тоже вдова! Их сходство не фотографическое, а скорее образное, исполненное глубокой внутренней связи. Сойди Маха-всадница с полотна, она не затмила бы Маху в шифоновом платье. Женщины дополнили бы друг друга, как ночь дополняет день.

«Не надо было мне приходить сюда, – с горечью подумала Инга. – Астра рассудила правильно, а я ее не послушалась. Теперь она станет свидетелем моего поражения. Чего я добилась? Вероятно, она сравнивает меня с этой рыжекудрой соблазнительницей и понимает, почему мой муж увлекся ею. Санди – само искушение; а я – сама серость. Я перестала быть для Миши единственной и неповторимой, сильфидой, порхающей в лунном свете среди ночного сада. Ему захотелось солнца, жарких ласк и неистовых поцелуев, ярких красок и ярких переживаний, любовного огня, а не поэзии сумерек».

Она ощутила, как ниточка, соединяющая ее душу с душой пусть умершего, но все еще ее мужчины, ослабевает, истончается и разрывается, делая их обоих свободными. Михаил Андреевич, Миша, с которым она прожила бок о бок долгие годы, деля кров и постель, вдруг стал для нее чужим, незнакомым человеком, так и не раскрывшим перед ней своих истинных чувств и пристрастий. Господин Теплинский будто сбросил маску сначала нежного возлюбленного, потом добропорядочного семьянина, и она увидела его лицо – странно твердое, с заострившимися чертами, складкой на лбу и жесткой линией губ. Был ли он счастлив с ней?

А может быть, нет никакой любви, и все это придумали люди, чтобы мучить себя? Чтобы страдать, желая недостижимого? Чтобы оправдывать свою необузданность и свои безумства? Чтобы вечно стремиться в несуществующий рай?

«Я бы никогда не смогла быть этой всадницей, – думала Инга, глядя на картину. – Никогда не смогла бы послужить моделью такому живописцу, как Домнин, для воплощения его изощренных, порочных и феерических фантазий. Не зря он изобразил меня Юдифью! Я, целомудренно-лживая, стыдливо опускающая глаза… держу в руках мертвую голову мужа, и не скорблю, а наслаждаюсь тем, что он понес наказание. Разве не я убила его?»

Вынести себе обвинительный приговор Инге помешала завязавшаяся у входа в зал потасовка. Молодой смуглый красавец, похожий на стриптизера, прорвался сквозь двух охранников и кинулся к художнику. Публика расступилась. В мгновение ока он оказался рядом с Домниным, схватил того за грудки и начал трясти, бессвязно выкрикивая ругательства. Что-то упало и разбилось, взвизгнула какая-то дама… мужчины бросились разнимать дерущихся, к ним присоединились женщины…

Санди очнулась от полузабытья, вызванного болью, дурнотой и тяжким разочарованием. До нее дошло, что происходит.

– Мурат! – закричала она. – Мурат! Прекрати немедленно… Господи, да помогите же!

– Он пьян… или дури обкурился, – предположил кто-то из приглашенных. – Невменяемый!

– Бешеный… глаза стеклянные…

– Псих какой-то! Зачем его пустили?

– Охрана! Охрану сюда!

– Как бы чего не вышло…

Клубные охранники не могли пробиться к нарушителю спокойствия из-за плотно сгрудившихся людей. Раскидывать же участников светской вечеринки, расталкивать и отвешивать тумаки, разгоняя леди и джентльменов, инструкция строго запрещала. «Только в исключительных случаях», – гласила она. Пока молодые люди, призванные отвечать за порядок, суетились, пытаясь квалифицировать инцидент – исключительный он или обычный? – Санди бесцеремонно работала локтями. Оказавшись в эпицентре драки, она попыталась схватить Мурата за руку, что в какой-то момент удалось. Парень был моложе и на вид сильнее Домнина, но тот не собирался уступать. Мужчины сцепились, и ни один не мог взять верх над другим.

– Ах ты… тварь… – хрипел Мурат, стряхивая повисшую на его руке женщину. – У-удавлю!

Норовя схватить художника за горло, он рванулся… затрещала рубашка, отлетели пуговицы…

Санди снова повисла на его руке, забыв о том, как сама же требовала «пойти и дать Игорю в морду». Безобразная сцена набирала обороты. Вдохновленные бесстрашием Александрины, поклонницы Домнина вступили в бой на стороне кумира. Их спутники, не желая ударить лицом в грязь, кинулись на подмогу. Однако нервное возбуждение, изрядно подогретое алкоголем, придало Мурату недюжинную мощь, и ему удавалось противостоять превосходящим силам противника. Образовалась многорукая и многоголовая сопящая, повизгивающая, кряхтящая, топчущаяся свалка. Охранники тщетно пытались отыскать брешь в этой живой стене.

Инга Теплинская не могла взять в толк, что происходит. Она стояла неподвижно, словно насыщенный густым ароматом духов порыв воздуха, которым обдала ее Санди, пролетая мимо, превратил ее в столб. В том месте, где ее бедра коснулась развевающаяся юбка соперницы, тело онемело и ничего не чувствовало.

«Она ведьма, – подумала Инга, удивляясь, как это у нее еще возникают мысли. – Злая колдунья! Миша попался в ее сети и не смог вырваться. Она сковала его своим чародейством, лишила воли».