Док - Олег Борисов

Белые, желтые, черные и другие лица застывшими масками отсвечивали в свете ярких ламп. Насколько я мог судить по звенящей тишине вокруг, новость выбила дух из многих, кто слушал, стараясь не пропустить ни слова. Так же, как шарахнула меня час тому назад. Мы возвращаемся домой…

— Господин Патти согласился отпустить любого, кто пойдет с нами. Кто пойдет на почти верную смерть. Кто согласится рискнуть всем ради мечты. И кто готов снова надеть погоны и подчиняться приказам… Мы думали об этом мгновении долгие годы. Мы ждали, теряли надежду, и дрались на чужбине ради этого момента. И сейчас я даю всем минуту. Целую минуту, чтобы спросить себя — нужно ли вам это? Хотите ли вы умереть тихо-спокойно от старости на чужой планете, или готовы взять в руки оружие и встать в строй. Я считаю, что минуты хватит. Хватит даже секунды. Потому что вам нужно всего лишь прислушаться к своему сердцу. Прислушаться и понять — горит ли там тот же огонь, что сжигает меня дотла… Я даю вам целую минуту, парни. Минуту, чтобы решить, что вы готовы принять: жизнь в анклаве, или возможную смерть с честью. Время пошло…

Когда крошечные цифры-муравьи закончили отсчет и разменяли нули, я поднял глаза и скомандовал:

— Кто хочет вернуться в сводную бригаду, выйти и построиться на этой линии.

Обитатели криминального анклава молчали, переглядываясь и тихо перешептываясь в задних рядах. Но потом кто-то аккуратно отодвинул в сторону соседа и шагнул вперед. И еще, и еще. Их было не много, будущих солдат возрождаемой бригады, но они были. И когда последний встал в строй, я провел перекличку и повернулся к Патти:

— Сто сорок два бойца покидают «семью». Мы говорим спасибо Конгеладо и тебе лично. Пожелай нам удачи. Может быть, больше и не увидимся.

Бритый громила крепко обнял меня, потом нарочито бодро хлопнул ладонью по плечу и усмехнулся:

— Не тарахти, Макс. Смерть уже устала считать, сколько раз тебя убивали. Но ты все еще жив, и все еще готов спасти шкуру любому безбашенному парню в форме и без. Я надеюсь, что мы увидимся дома. Может быть, в следующем году, или чуть позже. Но я обязательно вырвусь в гости. И очень обижусь, если меня встретит лишь могилка… Давай, командуй. Бригадиры уже отобрали для вас оружие и взрывчатку. Деньги завезут завтра… Удачи вам, Макс…

* * *

Двое суток в десятке мест звучали одни и те же слова:

— Мы возвращаемся домой. Кто готов рискнуть жизнью ради этого — встать в строй.

И как бы ни было странно, но многие обнимали друзей и приятелей в разношерстных криминальных и наемнических сообществах, сгребали нехитрые пожитки и возвращались в бригаду. Бывшие связисты и подрывники, легкая пехота и пилоты авиации прикрытия, танкисты и минометчики. Люди, сделавшие войну своей работой. Люди, для которых слова «присяга» и «военная честь» оставались не только словами, а несли истинный, глубинный смысл.

Мы собирались вернуться домой.

На эти два дня город четко разделился на своих и чужих. Чужие спешно искали способы поквитаться с ненавистной «армией в изгнании», свои прикрывали нам спину. Близлежайшие улицы закрыли многочисленными вооруженными блокпостами, видеофоны разносили по всей округе злые слова:

— Кто сунется к нашим братьям — уроем, на хрен! Они уходят домой, и они уйдут домой. Все, до единого человека…

На склады везли легкое и тяжелое вооружение, полученные деньги превращались в униформу, продукты, снаряжение и медикаменты. И когда последний из бойцов перешагнул порог казармы, сводная бригада была готова выступить в точку эвакуации. Тысяча семьсот человек, нарастившие становой хребет обескровленной боевой части. Почти две тысячи крепких парней, готовых за право умереть на Родине порвать глотку кому угодно. Кто ждал лишь приказ от подполковника Кокрелла. Командира, давшего слово и сдержавшего его. Мы возвращались домой…

Ранним морозным утром ровные ряды рот застыли рядом с распахнувшим грузовые рампы звездолетом. Мегафон короткими фразами буравил напряженную тишину:

— Директорат объявил войну всем, кто пытается перечить и кто еще помнит старые времена. В латинских кварталах на границе Паффа волнения. Полицейские участки разгромлены, несколько полувоенных формирований перешли на сторону населения и отказались стрелять в толпу. Это еще не война. И вряд ли перерастет в полномасштабную войну. Но ставленники корпораций хотят «наказать» непокорных. Хотят дать показательный урок, показать свою силу и власть. Ради этого на одной из наемнических планет размещен контракт и собирают войска. Три группировки, усиленные тяжелой техникой. Приказ — залить кровью латинские районы, запугать недовольных показательной расправой.

Солдаты молчали. У многих в этих самых «бунтующих» кварталах жили родные и близкие. И многие начинали догадываться, почему с нами так щедро делились деньгами и оружием.

— Наша боевая задача — под видом технических грузов прибыть на планету. Затем скрытно выдвинуться к одной из групп наемников и провести ее ликвидацию. Получить у захваченного командования коды доступа и вернуться домой на чужом звездолете, в составе карательного каравана, напялив чужую личину. Потом высадиться в заданном районе рядом с латинскими кварталами и взять их под защиту… Вам, парни, нужно будет прикрыть грудью своих близких. Возможно, придется с боями перемолоть две другие группы, если они решатся все же атаковать. А мы, офицеры штаба, организуем для бригады итоговое прикрытие, которое позволит снять все огульные обвинения и закончить эту смердящую историю… По-ротно, нале-е-е-ву! На погрузку шагом м-а-а-арш!

* * *

— Док, давай принимать решение. Решение — крайне неприятное и тяжелое. Но для нас критически важное… Я знаю, что ты давал клятву Гиппократа и ценишь жизнь превыше всего. Я же давал клятву спасать подчиненных любой ценой. И теперь мне предстоит каким-то образом уничтожить физически полторы тысячи наемников, чье место предстоит занять. Полторы тысячи, которых надо тихо, незаметно для посторонних пустить в расход. И других вариантов — нет.

— Именно в расход?

— Именно. Мы не можем оставить их спать на пару недель, или перегрузить на чужой территории в какое-либо защищенное место. Мы должны их угробить без возможности поднять тревогу, потом спустить тела в технические боксы для выгрузки отработанного топлива и занять их место на корабле. На всю операцию — два часа. И любой выстрел, любое неверное движение, и бригаду раскатают в лепешку на космодроме. Поэтому и спрашиваю — что можешь предложить? Спрашиваю не как медика, а как офицера спецназа, перед которым стоит задача сберечь жизни своих людей. Первый удар за нами, и он должен быть максимально эффективен.

— Кто должен остаться в живых?

— Старший офицерский состав, пять человек в рубке управления. Мы их нейтрализуем для последующего допроса. Есть уже план, как это провернуть прямо на корабле, в начале погрузки. А вот что делать с остальными — ума не приложу.

Я молчал, глядя на стальную переборку, небрежно замазанную серой краской. Грузовоз двигался к точке захвата, личный состав примерял чужую черную экипировку и зубрил липовые позывные. А печальный доктор должен был придумать, как переступить через себя и укокошить полторы тысячи здоровых мужиков, вставших у нас на пути. И которых нельзя было объявить военнопленными и оставить грызть сухпай в бараках под охраной.