Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов

Часть священников и монахи стояли прямо в воде, куда спускался принимавший крещение народ киевский. В белых крестильных рубахах, которые всем предписано было иметь, а неимущим выдавались от княжьей казны, люди заходили в воду, и священники крестили их, подобно тому как крестил Иоанн Предтеча Спасителя, — погружением.

Окунувшиеся поднимались на помост и здесь принимали миропомазание и надевали кресты. У большинства крестящихся были восприемники, которые подавали, полотенца и кресты и обнимали новообращённых и целовали их. Илья, стоя в толпе восприемников, крестил сразу несколько торков и двух печенегов, желавших креститься. Читая про себя молитву, он обещал Господу быть отцом и нести всю тяжесть отцовства по отношению к тем, кто избрал его.

— Господи! Думал ли я всего несколько лет назад, сидя неподвижно в Карачарове, что доживу до дня сего, когда, кажется, небеса с землёй соединились, — сказал он Добрыне, что тоже крестил своих русов.

Когда священники и хор запели благодарственную молитву, вдруг кто-то крикнул:

— Смотрите!

Все обернулись в ту сторону, куда указывал крикнувший. По краю холма шли цепочкой, держась друг за друга, монахи печорские. Согбенные и древние, как сама земля, ослепшие от пещерной тьмы молитвенники за новый удел Христов, чьими молитвами и созидался ныне сей край православным.

Монахи прошли вершиной холма, благословили крестившихся и скрылись, опять уйдя под землю в бесконечные переходы пещер своих... Но явление их, вышедших словно бы из самых глубей земных, потрясло киевлян...

Что-то совсем новое происходило на этой земле, помнившей и Кия — воеводу славян древних, и Дира — князя их, и Аскольда — варяга, конунга, сокрушившего Царьград, и убившего его старого Олега; помнившей Игоря, Ольгу — первомолитвенницу за русов и народ православный...

— Здравствуй, Илья-богатырь! — услышал Илья звонкий голос. Он оглянулся. Мальфрида — Малуша, мать князя киевского, с двумя подростками-внуками поднималась, тяжело ступая, от воды по берегу на кручу Киевскую. — Давно я тебя не видела!

Илья молча пал перед нею на колени.

— Да полно тебе! — сказала старуха, смеясь. — Вон ты каков вблизи-то! Здоров! Здоров! А то я всё на тебя из терема гляжу. Ноги-то уж плохо ходят. Спасибо, Ярослав помогает.

— Век за вас Бога благодарю, благодетели мои, — сказал Илья.

— Да полно! — сказал Малуша. — Ты князю служи. Служи! На нём — благодать богов... То есть Божия! — опять засмеялась Малуша.

Илья глянул на княжичей. Оба подростка смотрели на помост, где с князем, держащим крест, стояла в роскошном византийском уборе княгиня венчанная — Анна.

Двое худощавых подростков волчьими глазами глядели на неё.

— Ярослав, — позвал Илья, не догадываясь, кто из двоих кормил его, когда пребывал он в заточении.

Один из подростков посмотрел на него.

— Помнишь ли меня? Ты ведь мой спаситель.

— Помню, — сказал ломким мальчишеским голосом синеглазый и тощий мальчик. — Это ты меня позабыл. Не приходил ко мне...

— Да что ты, благодетель мой! Денно и нощно Бога за тебя молю. А что приходить? Приходил, да ты, вишь, в Полоцке был, а я — по заставам. Сколько лет не видались!

— Да вот нас крестить привезли! — сказал Ярослав. — А мать болеет — не поехала.

— Как же теперь тебя величать? — спросил Илья. — Кто ты в крещении?

— Да вроде Георгием, — сказал княжич недобро. — Но Ярослав я! — выкрикнул мальчишка. — Ярослав — это моё имя.

И воевода Илья Муромец увидел в синих глазах, В бледности лица мальчишки — Рогнеду. И кровь варяжскую — холодную, непримиримую...

«Вот она, крамола грядущая, — подумалось ему. — Не простит княжич Владимира, не простит никогда».

Ярослав, прихрамывая, повёл бабушку к терему Илья смотрел им вслед, и не стало в его душе радости.

Ибо увидел он большие беды в державе новой, рождённой ныне.

Вечером факелы горели по улицам киевским, пели и гуляли новокрещёные русы и славяне. Но тихи и темны были кварталы еврейские и хазарские на Подоле киевском. Там крещения не приняли, и что принесёт оно этим жителям киевским и подданным князя, не ведали, но боялись... Боялись погромов, обид кровных, боялись неизвестности...

Поутру несколько хазарских семей, погрузив детей и скарб на возы, подались в дальний путь к болгарам камским, державшим, как и хазары, закон исламский. Иудеи же пребывали в Киеве, ибо с падением Тьмутаракани бежать им стало некуда.

Однако большинство киевлян крестилось, искренне желая приобщиться к вере Христовой. В городе, который фактически уже давно был христианским, куда со времён Ольги бежали все гонимые в Хазарии и в степи христиане, где издавна были киево-печорские православные монахи, некрещёными оставались только русы, давно утратившие связь со своими предками иного, чем славяне, корня. После изгнания варягов они совсем «ославянились», то есть забыли язык старины и стали говорить на общем для Киевского княжества славянском языке.

Вероятно, среди крещённых Владимиром они составляли большинство. Поэтому понятие «Крещение Руси» сперва обозначало единственно — крещение потомков этого племени, но поскольку издавна они занимали ключевые посты в управлении княжеством и когда-то составляли большую часть дружины, то и территории, подвластные им, именовались Русью, хотя сквозь глубину веков смутно различается их племенная река Рось, — вероятно, район первоначального поселения этого племени. Так или иначе, но ко времени крещения и особенно после него княжество Киевское всё чаще именуется Русью...

Одни историки считают это племенным названием, другие — общим для скандинавов, живущих на юге: «рос», «руд» — красный, слово, применимое к южной стороне территорий, контролируемых викингами. Есть и иные версии. Важно, что с крещения исчезает племенное различие между степняками и киевлянами, ибо в то время вопрос, какой ты веры, означал и кто ты, и с кем ты.

Принятые во время крещения новые православные имена навсегда стёрли границу, во всяком случае в документах, между русами и славянами. Не стало ни Фарлафов, ни Стемидов, не Третьяков, ни Первуш... а появились Фёдоры, Степаны, Тимофеи да Петры... Кто же они были по крови, уже никого не интересовало. «Мы от рода христианского», — отвечали дети разных племён, связывая с этим понятием прежде всего мирные свои труды, основой которых был труд землепашца. Потому и вытеснило новое слово «христианин» старое славянское «оратай» и явило его в понятии «крестьянин».

По весне, точно забыв всё, что происходило в Новгороде при установлении культа Перуна, двинулся туда с дружиной Добрыня — крестить новгородцев. Сломленные борьбою с Добрыней ещё несколько лет назад, новгородские язычники всё же оказали яростное сопротивление христианизации. Совсем не по-христиански вымещая на них старые обиды, действовал Добрыня. Кровью и пожарами был отмечен путь его. Новгород был крещён, но не сломлен, и долго пришлось работать христианским проповедникам, чтобы загладить сотворённое Добрыней.