Любимые забавы папы Карло - Дарья Донцова

– У него в подземке всегда кружитсяголова, – напомнила незлобивая Томочка.

Я хорошо знаю: мою лучшую подругу отливали втой же форме, что и мать Терезу, но почему-то сейчас ее интеллигентность инескандальность стали меня злить.

– А я в метро кашляю, – сообщилая, – на то Олег и сильный пол, чтобы уступать слабому. Коли Купринунехорошо под землей, пусть возьмет бомбиста.

– Мне просто не хочется, чтобы утромразгорелся скандал, – тихо сказала Томуся.

Я улыбнулась:

– Не волнуйся, все будет хорошо.

Утром я умчалась из дома полседьмого. Путьпредстоял не ближний, и потом, я не люблю носиться по шоссе, словно угорелая, адо Звенигорода мне добираться долго. Не испытывая никаких угрызений совести, ясхватила ключи от своей тачки. Олег еще спит. Он не увидит, как жена села вмашину, а когда поймет, что ему предстоит воспользоваться общественнымтранспортом, я окажусь уже далеко, скандал Олегу устраивать будет некому.

В Гопакове я очутилась около десяти,высунулась из окошка и спросила у тетки, торговавшей газетами:

– Где тут у вас дом престарелых?

– Ехай по главной улице, –миролюбиво отозвалась баба, – до конца, от водокачки налево, и увидишь тридома, тама дурка, уроды и старики, просекла?

Я кивнула, конечно, понятно. На одном пятачкестоят психиатрическая лечебница, психоневрологический интернат и домпрестарелых.

Ехать пришлось пять минут. Гопаково кончилось,на окраине высилась здоровенная круглая башня из темно-красного кирпича, левее,среди деревьев, ярко выделялись три здания, выкрашенные когда-то в невероятныецвета: сочно-бирюзовый, ядовито-розовый и лимонно-желтый. Краска облупилась,оконные рамы были разномастными, крыши, похоже, не перекрывались заново современ царя Гороха, а латались, словно лоскутное одеяло.

Нужное мне здание оказалось самым крайним, выкрашеннымв цвет взбесившейся канарейки. Я с трудом открыла огромную деревянную дверь,вошла в пустой, чисто вымытый холл и почувствовала, как сжалось сердце.Господи, сделай так, чтобы мне никогда не пришлось доживать век в подобномместе! Хотя тут довольно аккуратно, пол покрыт красно-белой плиткой, стенывыкрашены темно-синей краской, лестница с широкими серыми ступенями покрытавытертой ковровой дорожкой. Отчего же меня охватила тоска? Может, из-за запаха?В здании витал аромат хлорки, переваренной капусты и дешевой пудры. На секундумне показалось, что это особые духи под названием «Нищета», а может, «Горе»…

– Вы к кому? – спросил тоненькийголосок.

Я повернула голову и увидела старушку втемно-синем халате. Опершись на швабру, она глядела на меня блеклыми глазами.

– Мне нужна Марфа Ефимова.

– А вы ей кто? – бдительнопоинтересовалась уборщица. – Родня? Внутрь только своих пускают.

– В общем, да, – быстро ответила я,думая, что сейчас бабуся разрешит мне пройти.

Но она вдруг строго сказала:

– Постой-ка тута, на тряпке. Пойду узнаю.Не ходи по вестибюлю, я помыла его.

Я покорно умостилась на куске застиранноймешковины и застыла в ожидании. Кряхтя и охая, старушонка пошла по лестницевверх и исчезла. Время тянулось как резиновое, в здании стояла ужасающая,прямо-таки гробовая тишина, у меня заломило спину.

– Эй, – донеслось сверху.

Я задрала голову и увидела бабусю,перегнувшуюся через перила на втором этаже.

– Ты ей невестка? – спросиластарушка и, не дожидаясь моего ответа, продолжила: – Марфа не хочет тебявидеть.

– Но…

– Уходи подобру-поздорову, –пригрозила уборщица, – я санитарок позову, мало не покажется.

– Я не невестка Ефимовой.

– А кто?

– Родня с другой стороны.

– С какой? – не успокаиваласьбабка. – Говори живо, мне некогда лясы точить, полкорпуса не мыто.

– Скажите Марфе, меня прислала ВераПопова, – вырвалось у меня.

– Погоди, – ответила уборщица иисчезла.

Я снова затосковала на тряпке.

– Эй, топай сюда, – донеслосьсверху, – ноги вытри, пошмурыгай получше.

Обрадовавшись, я поелозила ступнями по рядну,в которое превратилась от долгого использования тряпка, и понеслась поступенькам.

– Здорова ты бегать, –констатировала старуха, – меня чуть не сшибла. Вона, дуй по коридору,ейная последняя комната. Вот молодежь, ну и…

Не слушая старухины причитания, я побежалавперед мимо совершенно одинаковых, высоких, когда-то белых, а теперь ободранныхдверей. Нужная створка оказалась слегка приоткрытой, я толкнула ее ногой ивлетела в маленькую, едва ли пятиметровую комнату, обставленную с простотой,которая понравилась бы самому придирчивому спартанцу: железная кровать,выкрашенная белой краской, тумбочка и один стул, притулившийся у окна.Занавески тут были сшиты из кусков простыней, а кровать застелена синим,вылинявшим одеялом. Полная старуха, одетая в ситцевый халат, лежала на койке.

– Это ты мне привет от Веры Поповойпринесла? – неожиданно молодым голосом спросила она.

Я кивнула.

– Остается только поинтересоваться, накаком транспорте ты прибыла из ада, – хмыкнула Марфа и села.

В ту же минуту на пенсионерку накатил кашель.Я поискала глазами стакан и бутылку с водой и не нашла ни того, ни другого, натумбочке было пусто.

– Не бойся, – прохрипелаМарфа, – это не зараза. Сердечный кашель.

– Такой бывает? – удивилась я.

Врач кивнула.

– Лучше тебе не знать, что еще счеловеком приключиться может. Так кто ты? Зачем пожаловала? С какой статиВеру-покойницу припомнила? Говори! Вон на стул садись и излагай.

Я покорно устроилась на неудобном жесткомсиденье, открыла рот, но тут Марфа предостерегающе произнесла:

– Лучше тебе не врать! Я моментально ложьчувствую. Пойму, что обманываешь, и санитарок позову. Я им приплачиваю, они заменя горой встанут, выкинут тебя вон, и чихнуть не успеешь, ясно?

Отчего-то мне сразу стало понятно: Марфа не собираетсяпугать незнакомую посетительницу.