Скрипка некроманта - Далия Трускиновская

Спускаясь по лестнице, он все думал о словах Паррота. У них получилось умственное сооружение: Манчини нарочно оставил скрипку под шубами и подал знак Брискорну, что ее можно взять. Из сооружения изъяли Брискорна, что осталось? Манчини, подавший знак кому-то другому?

Бедному Баретти, который вынес скрипку и передал ее посреднику, за что и поплатился? И потому Манчини врал, внушая, будто после отъезда квартета скрипка еще была у него в руках? Логично, да только в гладкую и простую картинку не вписывается канифоль, найденная в галерее. И перевернутый ящик…

Ящик, допустим, могли притащить кавалеры, как предположила княгиня. Но канифоль уронить они не могли. Кто бы мог, сидя на ящике, открыть футляр и выкинуть оттуда проклятый кусок канифоли?

И тут пришла наконец мудрая мысль.

Маликульмульк повернул обратно и чуть ли не побежал в людскую.

Он хотел знать одно: когда старый Манчини и мальчик спустились в Южный двор. Прибежал ли кто из казачков сказать им, что наемный экипаж прибыл, или они вышли заблаговременно?

В людской было неспокойно: дворня строила домыслы о княгинином путешествии.

Узкий мирок со странными и искаженными интересами — вот что такое дворня богатого господина. А с голицынской вышло еще хуже — оказавшись в чужом городе, этот маленький, в три десятка душ, кружок совсем замкнулся и начал, не получая достаточно сведений, выстраивать свою картину мироздания. Маликульмульк уже столкнулся с этим на примере кучера Терентия.

Слава Богу, хоть не заподозрили в Гринделе или Парроте любовника ее сиятельства. Для людей, которые все на свете старались умственно свести или к еде, или к кошельку, или к блудливым побуждениям, это уже было великим подвигом. Но дворня изобрела лекаря в Митаве, которого следовало доставить к больному Николеньке, дворня изобрела также злобных кредиторов проигравшегося Ивана Андреича, которых поехала усмирять всемогущая княгиня. Увидев его, лакеи, конюхи и кухонные мужики повскакали с мест, всем видом являя сочувствие и тревогу.

Его вопрос показался всем совершенно дурацким: человек несколько тысяч проиграл, его шулера обчистили, князь решил отослать его обратно в Зубриловку, а ему какую-то чушь подавай! Но после короткого спора меж собой лакеи доложили: именно так, старик не стал ждать экипажа, а спустился с мальчиком заранее. Мальчик еле держался на ногах, и все поняли это так: на свежем воздухе бедняжечке полегчает.

— И долго ли они ждали экипажа? — спросил Маликульмульк.

Этого не знал никто, но казачок Гришка нашел потерянный итальянцами пакетик со смесью целебных трав и побежал их догонять. Так он видел — во дворе пусто, мальчик сидит на ящике у дверей, а старик его поддерживает.

— Так, — сказал Маликульмульк.

Умственная конструкция оказалась проста до изумления, проще пареной репы. И он поспешил прочь из замка — туда, где за Свинцовой башней ждали Паррот и Гриндель.

— Да, я знаю этого Шпигеля, — сказал фон Димшиц. — Знаю также, где его фабрика. Сам он живет с ней рядом. Но только он не имеет ни малейшего отношения к дилетантам и меломанам. Он обыкновенный сметливый предприниматель. Слово «Гварнери» для него пустой звук.

— А о том, что он бывший лакей, вам тоже известно? — спросил Давид Иероним.

— Да, он был у кого-то в услужении, многие с этого начинали. И многие выполняют деликатные поручения своих бывших господ.

— Мы знаем троих охотников за скрипкой «Экс Вьетан». Это фон дер Лауниц, фон Верх из Митавы и фон Менгден, — перечислил Маликульмульк. — Если бы удалось найти связь между Шпигелем и кем-то из этих господ, то стало бы ясно, где искать скрипку маркиза ди Негри.

— Фон дер Лауниц все еще в «Петербурге» — надеется отыграться, — усмехнулся шулер. — Возможно, там же остановился фон Верх. А фон Менгден, кажется, живет у каких-то родственников, если еще не уехал домой. Они ведь все собрались в Риге по случаю Рождества.

— Стойте! — закричал Маликульмульк. — Есть примета! Шпигель в молодости побывал со своим хозяином в Риме, где познакомился с Манчини! Если, конечно, он не врет!

— Врет. Ему нужно было что-то сказать певицам о своем новоявленном приятеле, и он изобрел давнюю дружбу, — охладил Маликульмулька Паррот.

— Но это неплохо бы проверить. Ты подумай, Георг Фридрих, речь шла о краже очень дорогой и редкой вещи. Манчини стар и хитер — стал бы он связываться с человеком, которого видит впервые в жизни? — спросил Гриндель.

Они сидели в маленькой и тесной гостиной фрау Векслер. Теснота объяснялась просто — хозяйка обувной лавки приспособила старый дом, в котором жили еще ее прадед с прабабкой, к требованиям нового века. Раньше в здании была над лавкой одна относительно большая комната, в которой жили приказчики и слуги, при необходимости — ставились столы и скамьи для гостей, и наверху — две маленькие, для хозяев и их детей. Теперь же потребовались и гостиная, и кабинет, и каморку для Марты нужно было как-то выгородить. Четыре человека да сама фрау в домашнем платье и дорогой шали — вот и гостиная занята, а Марте, подающей на стол, приходится протискиваться боком. А худеть, чтобы не было этой беды, она не имеет права — наоборот, старается есть побольше, чтобы нажить круглые бока и еще больше нравиться пожилому пекарю.

— Итак, Рим. Или какой-то другой итальянский город, — сказал Паррот. — Все три наших меломана, как я понял, люди в годах, и выезжают они только в Ригу на Рождество и Масленицу. В Риме они, значит, могли быть лет тридцать назад — а для чего?

— Может, кто-то из них католик? — додумался Давид Иероним. — В Курляндии есть немало католиков.

— Это потомки польских родов. Хотя кто-то из этих господ мог жениться на католичке и повезти ее в свадебное путешествие в Рим, — ответил фон Димшиц. — Сердце мое, тебе ничего на ум не приходит?

Это относилось к фрау Векслер, которая внимательно слушала разговор мужчин, но сама молчала.

— Мне приходит на ум вот что. Эти господа не первый раз приезжают в Ригу на праздники. Барон фон дер Лауниц останавливается только в «Петербурге» — это же лучшая гостиница. Если он там останавливается десять лет подряд, то гостиничные слуги уже хорошо знают его слуг. Вот кого можно спросить, — посоветовала фрау. — И даже прямо теперь.

— Сердце мое, ты взгляни на часы, — сказал фон Димшиц.

— Но это же совсем просто, милый! В гостинице есть кухня. Обеденный зал, наверно, уже закрыт, но на кухне еще есть люди. Как ты полагаешь, откуда у нас сегодня к обеду были фрикадельки из телятины? Я послала Марту в «Петербург», получилось недорого и вкусно. Она ведь не заказала фрикадельки в зале, а вошла с черного входа и купила их у поваров.

— Эти женщины! — воскликнул фон Димшиц. — А я думал, что ты так постаралась ради мужа!

Фрау улыбнулась, показывая, что поняла шутку.

— Сейчас там моют посуду и решают, как быть с остатками. Что-то повара съедают сами, что-то оставляют на завтра, объедки выносят нищим. Сейчас самое лучшее время прийти туда и купить что-то вкусное к завтраку.