Телефонист - Роман Канушкин

Теперь Игорь хмыкнул.

Дюба серьёзно посмотрел на Вангу, указал на сумочку, куда она убрала фото. Тень всё-таки на мгновение упала на его лицо. Ванге даже показалось, что он смотрел на её сумочку с опаской.

– Это хорошо… Ты… приезжай, – повторил он. Помолчал. А потом сказал что-то странное: – Тебе придётся сделать так, чтобы здесь стало темно, – теперь он указал на своё сердце. – А потом придётся научиться там видеть.

– Шерше ля фам, говорю я и иду по квартире. В папиных тапках. Мои тоже ничего, с рожицей, мне нравятся. Просто его на два размера больше, ходить удобней. Хоть глазки на компьютерах перестала заклеивать, видеокамеры, а то и правда на паранойю было похоже. А чего?! Где-то читала, что русские хакеры могут следить за вами через видеокамеры, даже если машина выключена. Не знаю, как такое возможно, но я же не хакер. Так, соображаю чуть-чуть. Папины уловки надуть меня были наивны, но он этого не знает. Для его же блага, а то совсем запарится.

В книжках всё, что потом с героями случается, связано с их детством. Происшествия всякие, травмы. Я в это не верю! Сколько уж можно авторам талдычить старую песню? Нет, я Фрейда читала, интересно, не спорю, но как будто нельзя свихнуться в зрелом возрасте. Сколько мальчиков из хороших семей творили потом такое, что мало не казалось. И девочек. Писатели дают картинку, удобоваримую для читателя. Чтоб не особо пугать бедняжечку. А то вдруг ты родился таким, и хоть там счастливое у тебя было детство, или наоборот – ужасное… Иногда, конечно, этот упрощённый фрейдизм работает, более чем, тут я тоже не спорю. Иногда это не выглядит отстоем с позапрошлого века. У него, например. У моего любимого писателя. Одного из… По крайней мере, когда он – Форель, и пишет про Телефониста. Может, потому что частенько иронично выглядывает из-за своих этих конструкций и как бы подмигивает читателю. А иногда он становится больше своих конструкций и ироний; вот тогда он – настоящий, когда отпускает себя, тогда он знает какую-то такую правду, что оторопь берёт. Только не понимаешь, с радости или от жути. Я этих «Танцующих на крышах» тоже читала, мне меньше понравилось. Там автор как бы немного прячется, не – книжка очень искренняя, конечно, но он как бы… за саму эту искренность и прячется. А здесь, в Телефонисте, эдакая условность жанра, здесь ему не от кого прятаться, и некоторые моменты, как ни странно, прямо искренней… «Танцующие» – роман даже не про любовь, а о любви. И о ревности. Поэтому всё так трагично. О невыносимом несоответствии представления и живых людей, которые, при всём несовершенстве, при всех пороках, всё равно лучше. Потому что любовь только и есть та, которая в людях, на которую они способны. А всякая «небесная» – опасная идея, потому что химера. Неважно – к близким, к Богу, Родине, детям или к тому единственному, который суженый. По крайней мере, так я поняла.

Ну, у него эта тема везде проскакивает, в «Телефонисте» тоже.

В первой книге, «Звонок», только намёк, что у злодея есть женщина. В четвёртой, которая должна была быть последней, она, эта женщина, появляется. О ней последние мысли Телефониста, когда он тонет подо льдом озера. Интересно, я вот думаю, она тоже маньяк, эта женщина? Она знает, чем занимается Телефонист? Ведь знать такое и оставаться его женщиной – это точно маньячка. Наверняка. Или она не знает? Ведь у них прямо любовь… Или её саму прёт от этого? Автор почему-то избежал ответа на этот вопрос, хотя описал их… прямо чувства! Сильный момент, и от этого – самая оторопь. Что Форель хотел сказать? Чего не получается сказать в книгах типа «Танцующих»? Я бы так хотела поговорить с ним об этом. Мне почему-то кажется, что тот, кто Телефонист на самом деле, услышал и понял именно это. Узнал. Возможно, он пришёл от этого в бешенство, считал, что весь из себя такой уникальный, а возможно, ему стало ещё интересней. Нашёлся достойный противник. Только писатель ни с кем, как говорят папа с Вангой, не полемизирует, просто пишет, как умеет. А папе с Вангой пришлось – такая работа. Вот он и стал всё больше втягивать писателя в полемику – такая у него игра – начал копировать его книги. Так я думаю. Тропарёвский бы последователем, для него Форель – что-то типа гуру. Здесь другой случай. Телефонист наслаждается своей игрой, полагая её чем-то вроде интеллектуального поединка. Доминирует, превосходство… Но чувства, пусть тёмные, какие-то… надчеловеческие, для него тоже важны. Я не знаю, что за мрак творится в его башке, однако если Форель не ошибается и если, конечно, я думаю правильно, именно это и может сделать его уязвимым. Но вот какая мысль сейчас пришла мне в голову: в конце любой игры должен быть приз. Победа, награда и так далее. В чём приз Телефониста? Ванге не мешало бы спросить об этом у Форели – что думает его персонаж? Что – бред, похоже на безуминку? Есть немного… Но когда имеешь дело с психами, приходится идти на крайности. Вроде Форель всё прямо описал: его Телефонист свихнулся настолько, что считает себя супергероем, а все эти убийства – типа этапы восхождения, крестный путь сверхчеловека.

Может, я и ошибаюсь. Но так или иначе, погибая в четвёртой книге под льдом замёрзшего озера, Телефонист думает о своей женщине. И в своём последнем предсмертном видении он всё же становится супергероем, и пробив лёд, взлетает в небо и устремляется к ней, своей даме, даже серебристый след оставляет. Собственно, поэтому я и поняла, что это ещё не всё. Будет ещё книга. Что и сказала ему, автору, после лекции. Он очень удивился. Даже расхохотался! Заявил, что в тот момент думал больше об эффектном финале, но, вполне вероятно, я и права. Я тогда от гордости даже… вспотела немного.

А ещё Ванга обмолвилась, что та женщина, галерист, – возможно, подружка Форели. Тёлка его типа… Я, конечно, нема как рыба, у девочек свои секреты, никому не выдам. Но я её видела на лекции… Правда – красивая. И потом, когда на выставку ходили в галерею, куда меня не взяли с собой на открытие. Отец-то ладно с фигнёй своей, но Ванга уж могла бы… Красивая она, приятная, Ольга Орлова. Весёлая. Одевается стильно, не просто дорогие шмотки. Я её погуглила немного. Жена олигарха. Того самого Орлова. Но вот ведь какая фигня – не разводится. Конечно, зачем ей?! Все эти «сто тыщ ассигнациями в топку», про которые он говорил на лекции, весь этот «рай в шалаше» только в книжках и в песенках. Только у людей в головах, да и то, пока окончательно не повзрослели. В реальной жизни Маргариты не выбирают Мастера, жёны олигархов не уходят к писателям, а обратное движение, если повезёт, наоборот, бывает.

Интересно, она, эта Ольга, хоть наполовину понимает его книги, как Ванга? Или, например… как я?

Ладно, а то сейчас покраснею от таких мыслей или вспотею – подростки, они ж такие непостоянные.

А папа, кстати, делая вид, что ему всё равно, сказал, что у Ванги-то, видимо хахаль. Я фыркнула, конечно, бывший, наверное, говорю, иначе б я знала. А он – да нет, типа, два раза всплывал за последнее время. Да ладно, говорю, кто? А он манул рукой – не знаю. А потом – мне-то какое дело?!

Папа мой, папа: так не знаю, два раза всплывал или мне-то какое дело?!

– Шерше ля фам, – говорю я и шлёпаю по коридору в комнату, где стоит мамин компьютер. Включаю, присаживаюсь ненадолго, хотя знаю, что папа на работе. Пишу тому, кого до сих пор подозреваю в тайном присутствии в нашем доме. Но сейчас больше в шутку, конечно.